Тут обнаруживается не только близость художественных позиций, но и почти текстуальное совпадение в выражении пластической идеи. Вспомним еще раз венециановское: «Художник объемлет красоту и научается выражать страсти не органическим чувством зрения, но чувством высшим, духовным…» Если обратиться к произведениям обоих художников, то и здесь мы найдем неожиданные параллели. После «Купальщиц» Венецианов снова пишет ту же крестьянку Машу: полузакутавшись в белую простыню, она присела на ствол поваленного дерева, а подружка ласково и бережно расчесывает ее тонкие темно-каштановые волосы, шелковисто блестящие даже в тени раскидистой зеленой кроны. В 1859 году Коро создает картину «Туалет». Эту композицию невольно вспоминаешь, глядя на венециановскую картину, вовсе не только потому, что в них тот же сюжет, — работа Коро, как и венециановская, тоже могла бы иметь добавочное название «Расчесывание волос». Композиция в обеих картинах различна: Венецианов приближает группу к самому краю холста, дает ее крупно, Коро же отодвигает фигуры женщин вглубь, стремясь со всех сторон окружить их световоздушной средой. Чуть раньше, в 1854 году, другой французский мастер, Э. Делакруа, запишет: «Снова взялся за Купальщиц. С тех пор, как я нахожусь здесь, хотя растительность еще не вполне распустилась, я стал лучше понимать принцип изображения деревьев. Их надо моделировать при помощи цветовых рефлексов, как тело. <…> Вовсе не следует, чтобы это было полностью рефлексом». Еще одна дневниковая заметка Делакруа: «Констебл говорит, что превосходство зелени его лугов объясняется тем, что этот зеленый цвет представляет собой сложное сочетание множества оттенков зеленого. Недостаточная яркость и живость зелени у большинства пейзажистов происходит именно оттого, что они обычно передают зелень одним цветом».
Обнаженное женское тело на пленере, взаимосвязь световой и цветовой композиции, поиски не отдельного правильного тона, а соотношения тонов — вот задачи, лежащие в основе исканий французов и русского художника. Речи о каком-либо заимствовании быть не может. Эти идеи носились в воздухе, заражая своей сложностью и живописными возможностями все новых и новых прозелитов. Как говорил Гёте, «некоторые идеи созревают в определенные эпохи: так плоды падают одновременно в садах». Венецианов был истинным сыном своего времени, в его саду зрели те же плоды, что и у собратьев по кисти там, по ту сторону Немана. Несмотря на свое затворничество, несмотря на, казалось бы, полный отрыв от современного ему западного искусства, он касался в своем творчестве многих проблем, нравственных и чисто художественных, которые волновали тогдашних мастеров живописи.
Было бы грубым и ненужным преувеличением сказать, что Венецианов смог до конца постичь эти сложнейшие задачи. Он понимал их разумом, он утверждал, что необходимо «точнее и рассудительнее вникнуть, всмотреться в отношение одной части к другой, как в линиях, так и в свете и тени с самим цветом, кои зависят от мест, занимаемых предметами». И он пытался, пусть еще несколько робко, пусть не достаточно совершенно решить эти проблемы. «Окунуть» фигуры своих купальщиц в воздух ему почти удается. Пожалуй, единственный серьезный просчет в этом плане заключается в том, что он слишком перетеплил, пережелтил верхнюю часть торса стоящей модели. Задача новаторского решения зелени оказалась для него труднее. Но и здесь он делает шаг вперед в отечественном искусстве (достичь поразительных высот в решении данной проблемы суждено из русских той эпохи только Александру Иванову). Венецианов делает попытку разобрать большую массу густой зелени оврага, он вводит для этого несколько оттенков зеленого — от желтоватого светлого до глубоких темно-зеленых тонов. Провести последовательно до конца эти новые живописные принципы Венецианову не было дано. Но само обращение к этим проблемам и первые шаги по пути их осуществления позволяют поставить его в общий ряд с крупнейшими европейскими мастерами эпохи.
Новаций художника снова почти никто не заметил. Правда, Академия покупает «Купальщиц» за изрядную цену — семьсот рублей «по уважению достоинств сего произведения, состоящих в естественности колорита и приятности живописи». Снова «приятность живописи» оказывается вопреки намерениям автора главным достоинством, оцененным современниками. А ведь он-то сам за главное почитал то, что, не погрешив перед истиной, впервые изобразил русскую Венеру, крестьянскую богиню красоты. Он первым открыл красоту в ее грубых руках, натруженных ногах, в ее тяжелой и прекрасной стати. Он обогатил отечественное искусство возвышенно-духовным образом крепостной мадонны.