Алексей Навальный. Гроза жуликов и воров

Самым неприятным открытием в Йеле для меня было то, что Россия, что называется, out of agenda[41]. Ее там никто не обсуждает. Вообще никто. Это очень важно понять каждому. В повестке – Бразилия, Индия, Китай, Индонезия, Корея. Есть, конечно, люди, которым это интересно, такие старенькие дедушки-кремленологи, но они уже вымирают. Никто не учит русский язык. На факультетах славистики никого нет. И это крайне печально, потому что изучают то, что интересно и потенциально может принести выгоды или проблемы. Россия выпала из числа подобных стран. Когда я участвовал в Йеле во внешнеполитических дебатах, слово „Россия“ за все время употребили раза три за два часа. И то, они скорее говорили про Советский Союз, а не про Россию. Вопросы внешней политики в Америке интересуют 1 % населения. А тех, кто из этого процента интересуются Россией, наверное, исчезающе малое число. С Россией никто не борется, с ней всем все понятно. Нам до сих пор кажется, что кто-то против нас строит козни. Это не так. Нужно отдавать себе отчет, что эта война давно проиграна. Да, у нас есть место в Совете безопасности и куча ядерных зарядов, что дает нам еще какой-то вес, но это всего лишь дань прошлому. Даже наше первое место по добыче нефти не имеет никакого значения, потому что всем понятно: что бы ни случилось с Россией, она будет продавать нефть и газ ровно так же, как и сейчас. Никого этим мы шантажировать не можем, потому что заинтересованы в своих нефти и газе больше, чем их покупатели. Без них у нас все сразу грохнется. Если мы посмотрим на времена, когда разваливался Советский Союз, мы по ВВП превосходили Китай примерно на 30 %, а сейчас отстаем в несколько раз. Для американцев абсолютно понятно, что происходит в России. Им абсолютно понятно, каким образом контролировать российские элиты: через их родственников и их деньги, размещенные в Европе, в США, в Великобритании.

Оппозиции не стоит ждать никакой помощи от заграницы по той простой причине, что их интересует только один вопрос – наличие одного конкретного и понятного человека, который бы контролировал ядерный арсенал. Им не нужно пять человек, с которыми нужно договариваться. Есть один Путин, у него куча минусов, но он стережет бомбу. Пока есть Путин, страна не развалилась, и все это ядерное и неядерное вооружение не расползлось, зенитно-ракетные комплексы лежат на складе, их все устраивает. У них, конечно, есть претензии, но в целом – лучше так. От добра добра не ищут, и неизвестно, кто там в этой России придет вместо него. Это основа американской политики в отношении России. Никто России не противостоит, она никого не интересует, причем это не потому, что они как-то хотят нас унизить, нет, мы им просто не интересны. Это очень горькое понимание, но для меня к нему было необходимо прийти.

Пока ты не поучишься полгода в Гарварде или Йеле, ты не поймешь, насколько смехотворны разговоры, что за Йелем стоит Государственный департамент. Все эти институции – они круче, чем Госдеп. Внешняя политика формируется там, а уже потом транслируется в Госдеп, а не наоборот. Йель очень ориентирован на внешнеполитическую деятельность, это центр, где формируется внешнеполитическая доктрина США. Там можно наблюдать, как взаимодействуют академическое сообщество, власть и лоббисты. Лоббисты оказывают на власть очень сильное влияние. И они не смогли бы это делать без привлечения академического и экспертного сообщества, за которым часто фактически остается решающее слово. Один раз даже я выступал в Конгрессе.

Там есть такая Хельсинская комиссия, которая с подачи Браудера[42] пытается заставить принять билль по Магнитскому. Он никому не платит взятки, а просто приезжает и проводит презентации, приглашает экспертов типа меня, чтобы все могли узнать о коррупции в России из первых уст. И они спросили – не хочешь брифинг? Это вообще довольно распространенная вещь, комиссия Конгресса проводит встречи с различными интересными людьми. Формально это называется свидетельством перед Конгрессом, что весьма почетно, ты можешь записать это себе в резюме. Но на самом деле у меня это было не как в фильмах, когда тебя конгрессмен о чем-то спрашивает, а ты ему под присягой отвечаешь. Конгрессменов на моей встрече не было. Фактически это выглядело как пресс-конференция. Я сделал презентацию, а потом мне задавали вопросы. Это был Вашингтон, где к нашей стране сохранился хоть какой-то интерес еще с прежних времен, поэтому кто-то на меня пришел. Но поскольку Россия out of agenda, то людей было немного, человек тридцать: пресса, сотрудники Конгресса.