Алексей Щусев. Архитектор № 1

На кладбище Донского монастыря среди множества старых захоронений есть одно скромное гранитное надгробие. На нем изображена… гостиница «Москва». Так отмечена могила бывшего сотрудника мастерской Щусева — архитектора Леонида Савельева. То ли сам Савельев завещал сделать на своем надгробном памятнике такой рисунок, то ли родные и близкие зодчего осуществили эту затею по личной инициативе. Интересно — а что бы другие щусевские сотрудники изобразили на своих памятниках? Ведь спроектировал он немало, а работавших под его начальством было еще больше.

У Щусева работали или совсем недолго, или же десятилетиями. Последних, прошедших школу Щусева, было больше, некоторые из них оставили о своем учителе интереснейшие воспоминания, помогающие нарисовать колоритный образ академика. Неверным было бы опираться лишь на одно ярко выраженное мнение, плохое оно или хорошее. Только из совокупности разных точек зрения и появляется возможность объективно подойти к созданию портрета человека…

Многолетний помощник Щусева Никифор Яковлевич Тамонькин четыре десятка лет трудился в его мастерской. Алексей Викторович взял его к себе еще во время работы над проектом Марфо-Мариинской обители, а затем привлек его к проектированию Казанского вокзала, мавзолея и других построек. Тамонькин — незаурядный художник и проектировщик, создал и ряд самостоятельных построек в Москве — здания Автомоторного института, Института машиноведения Академии наук СССР и т. д. Его мемуары о Щусеве полны драматизма и разочарования:

«Сорок лет совместной работы с А. В. Щусевым составляют всю мою жизнь. Оглядываясь теперь на это длинное и, я бы сказал, трудное для меня, конечно, не для Щусева, — прошлое, я ощущаю в глубине своей души много горечи и ни одного момента радости.

Почему это так?

Кто в этом виноват, я или А. В.?

Чтобы ответить на этот вопрос с понятной для постороннего человека ясностью, нужно привести много примеров наших взаимных отношений, необходимо также рассказать и о его отношениях с другими лицами, свидетелем которых я был.

В начале я сказал: „Совместной моей работы с ним“, — на самом деле это неправильное, а еще точнее, нехарактерное выражение, ведь А. В. был человеком, не терпящим каких бы то ни было помощников, а тем паче меня: в силу моего крестьянского воспитания и малого образования он смотрел на меня так, как американец или англичанин смотрит на цветного человека, считая его неполноценным.

Это составляло отличительную и самую существенную черту его характера. Я бы сказал, основываясь на моих длительных наблюдениях, что такое понятие с его стороны было не только по отношению к столь ничтожным, совершенно не влиятельным (а он особенно разделял людей на влиятельных и невлиятельных), как я, но и к брату, жене, детям. Все они представлялись ему людьми, существующими для него.

Вот основные качества его характера. Что касается меня, то, какие же у меня были качества? И могу ли я сказать о себе что-либо беспристрастно, и могут ли этому поверить, да и сам я думаю, что это не будет вполне верным. С какою бы искренностью человек о себе ни говорил, по-моему, он все же не в силах сказать о себе настоящую истину. Вот как, например, Лермонтов выразился по поводу „Исповеди“ Руссо: „Она уже потому не может быть вполне искренней, что он читал ее своим друзьям“. Да и вообще, что такое „правда“, „истина“, когда все на свете относительно?..

Одно могу сказать о себе: если характер человека складывается от природных, наследственных свойств, от воспитания и влияния среды молодых лет, а также от жизненных условий времени, когда человек вырастает физически и умственно, то вот почему мой характер и натура А. В. были совершенно противоположными — противоположно наше происхождение. Я — бедный крестьянский сын, батрак, он — отпрыск зажиточных родителей, воспитывался в дворянской среде. И сам вспоминал (хотя это он говорил еще до революции), что учился в одной гимназии с Пуришкевичем.

Характеры наши были совершенно разные не только от классовых условий, но, очевидно, и от природных. Дворянская среда мне не могла быть известна так же хорошо, как крестьянская. Поэтому мне неведомо и то, что больше всего явилось предпосылкой характера А. В. — природные или жизненные условия. Более того, по этому поводу я могу сказать о себе: отец мой был весьма гордый человек; как крестьянин независимый, он страшно не любил подхалимства, зато правду ценил больше всего, с уважением относился к имени царя и даже чуть ли не обожествлял его (что, впрочем, вообще было свойственно религиозной среде крестьянства), но царских чиновников ненавидел страшно и был революционер в своем роде. Он был грамотен — редкое явление среди крестьян того времени. Мать, прожившая свой век в страшной нужде, была чрезвычайно трудолюбива. Оба родились еще в крепостничестве…