Алексей Ставницер. Начало. Восхождение. Вершина

Порт Южный не был к нам враждебен. Тамошние экономисты просто по-своему понимали рыночные отношения и солидарность. Они накручивали нам тарифы ровно в такой мере, в какой могли их придумать и обосновать. Их не интересовало ни наше финансовое положение, ни трудности становления. Помню, как при пояснении тарифов на воду нам предоставили выкладку – там, помимо прямых затрат, были амортизация насосов и электродвигателей, зарплата слесарей, охранников и еще много чего.

Что касается тепла, то порт определял наше потребление «на глаз». Мы предложили поставить счетчики. «Кто же против? Хотите – ставьте свои приборы», – был ответ. Правда, в порту даже не нашлось уголка, где бы их можно было поставить– мы специально для этого построили зданьице, держали там оператора.

Разумеется, мы, в отличие от «Лимана», хотели не «получать», а зарабатывать. Но едва начало налаживаться дело с перегрузкой металла, как порт решил забрать свои краны с 16-го причала. Получалось, что мы опять у разбитого корыта. Но тут проявилось то качество Алексея Михайловича, которое я бы назвал умением смотреть за горизонт. Он поведение порта предусмотрел. Он вообще умел просчитывать действия партнеров, исходя не только из логики, а из царящих в их среде нравов и обычаев. Скажем, была ль необходимость порту перегонять краны обратно? Ни малейшей. Грузопотоки Южного мелели, краны в порту были обречены на простой, поэтому выгоднее было оставить их у нас и зарабатывать на лизинге, да мы ведь и не исключали, что порт продолжит перевалку металла. Но порт поступил по своему разумению, так как и должен поступать монополист, привыкший повелевать и «проучать». Порту важно было щелкнуть нас по носу, показать, кто мы и кто он. И Алексей Михайлович это предвидел. Он загодя заказал два подержанных крана в Рени. Тамошний порт, один из самых современных в стране, потерял свою роль и значение благодаря головотяпству правительства В. Пустовойтенко, его 90 кранов стояли без дела.

Быть может, главным признаком ТИСа того времени были многовекторность, одномоментность наших действий. Как сторукий Шива, мы одновременно и освобождались от зависимости от порта, и готовились сами к перегрузке, и работали над знаменитым «Контрактом № 20». Почему № 20? В нумерации нет ни последовательности договоров, ни мотивации – так придумалось, и точка. Но смысл его был важнейшим, если не определяющим: реверс комплекса фосфоритов. Теперь, спустя годы, я могу допускать, что, с инженерной точки зрения, возможно, лучше было бы строить сразу вторую очередь – экспортную. Дороже, но с большим запасом современных инженерных решений. Все же без малого десять (!) лет комплекс простоял. Но тогда единственно верным, с политическим окрасом решением была реконструкция. Да и по деньгам это было проще.

Становлению ТИСа серьезно мешала неопределенность наших отношений с инвестором – «Норск-Гидро». Человек в высшей степени дипломатичный, Алексей Михайлович в оценке партнеров был предельно корректным. И если мы, случалось, закипали, он неизменно повторял – другого партнера у нас нет, будем строить отношения с теми, кто есть. Он принимал эти «внешнеэкономические» хлопоты на себя, и я могу только догадываться, чего это ему стоило.