Алексей Толстой

Его любили, он был колоритен, беззлобен, даже добродушен — настоящий русский барин, осколок уходящей Руси, и эту роль дедушки-сказочника Толстой отлично чувствовал и исполнял, но не всем писатель и его жена были по душе. Б. М. Прилежаева-Барская описывала один из литературных вечеров тех лет: «Героем этого вечера был прославленный впоследствии писатель Алексей Николаевич Толстой: тогда он был «начинающий», известный своими «заволжскими рассказами». Толстой приехал со своей первой женой — «графиней Софьей Исааковной Толстой». Так она подписывалась под картинами, которые выставляла на выставке «Мир искусств». Она слыла очень красивой женщиной, но я совершенно не помню ее лица, а помню только крайне безвкусный и вычурный ее наряд. Очень сильное декольте и громадное страусовое перо, неизвестно по какой причине и в подражание кому, спускалось с прически и покрывало оголенную спину.

Алексей Николаевич, бывший, вероятно, навеселе, дурачился как ребенок, и откровенно сказать, неумный ребенок[19]. Он надел наизнанку свою меховую шубу, бегал на четвереньках, распевал собачий гимн (сочинение Виктора Феофиловича), в котором каждый куплет заканчивался подражанием собачьему лаю; пользуясь своим званием «собаки», он хватал дам за ноги».

Не он один — так развлекались многие посетители «Бродячей собаки», эпатируя буржуазную публику, приходившую на них поглядеть. Было ли это действительно весело, искрометно или напоминало пир во время чумы, а точнее в ее преддверии? Много лет спустя Корней Чуковский в заметке «Прежние съезды писателей», опубликованной в «Литературной газете» 23 августа 1934 года, писал:

«Один пионер спросил меня: «Были ли прежде, в царское время, какие-нибудь съезды писателей?» Я ответил ему: «Были конечно. Еще бы. <…> Например, в «Бродячей собаке». <…> Так назывался ночной кабачок в подземелье, куда съезжались не только писатели, но и художники, музыканты, актеры. Там все стены и потолки были расписаны разными чудищами, на эстраде танцевали, играли, пели, читали стихи, а в тесных подвальных залах сидели за столиками сплошь знаменитые люди и, конечно, пили водку… вино… и смертельно скучали… Один замечательный поэт того времени так и написал о «Бродячей собаке»

Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам.

Пионер задумался, засмеялся, махнул рукой и убежал».

Воспоминания Чуковского удивительным образом пересекаются с бунинскими «Автобиографическими заметками», где в отличие от очерка «Третий Толстой» Бунин пишет о нашем герое безо всякой теплоты, раздраженно и зло:

«В петербургской «Бродячей Собаке», где Ахматова сказала: «Все мы грешницы тут, все блудницы», поставлено было однажды «Бегство Богоматери с Младенцем в Египет», некое «литургическое действо», для которого Кузмин написал слова, Сац сочинил музыку, а Судейкин придумал декорацию, костюмы, — «действо», в котором поэт Потемкин изображал осла, шел, согнувшись под прямым углом, опираясь на два костыля, и нес на своей спине супругу Судейкина в роли Богоматери. И в этой «Собаке» уже сидело не мало и будущих «большевиков»: Алексей Толстой, тогда еще молодой, крупный, мордастый, являлся туда важным барином, помещиком, в енотовой шубе, в бобровой шапке или в цилиндре, стриженный а-ля мужик; Блок приходил с каменным, непроницаемым лицом красавца и поэта; Маяковский в желтой кофте, с глазами сплошь темными, нагло и мрачно вызывающими, со сжатыми, извилистыми, жабьими губами…»

Трудно сказать, действительно ли так было или Бунин искусственно усадил на один ряд стульев трех «продавшихся» большевикам — Блока, Толстого, Маяковского. Вряд ли они сами могли оказаться на одной скамье: Блок «Бродячую собаку» не жаловал, а Маяковский появился в ней, когда Толстого там уже не было, ибо участие графа в проекте Бориса Пронина было очень недолгим.

Если 3 января 1912 года Толстой как должностное лицо обращался к Брюсову: «Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич! В субботу 7 января общество «Интимного театра» в своем подвале «Бродячая собака» устраивает conference по поводу 25-летия поэтической деятельности К. Д. Бальмонта. Мы надеемся, что Вы не откажетесь участвовать в этом чествовании. Заместитель председателя граф Алексей Н. Толстой»^{239}, то очень скоро его имя из анналов «Бродячей собаки» исчезло, и в том же январе Толстой писал театральному художнику К. В. Кандаурову: «Пью здоровье Москвы и да провалится Петербург к черту — скучный и вялый и неврастенический город». Последнее отзовется началом романа «Хождение по мукам», где некий дьячок времен Петра Первого будет кричать в кабаке «Петербургу, мол, быть пусту», а «Бродячую собаку» Толстой выведет в главе 23-й того же романа под названием «Красные бубенцы» не менее саркастически, чем Бунин.