Алексей Толстой

Их дом был хлебосолен, в нем часто принимали гостей, не исключено, что именно в этом доме произошла первая встреча Цветаевой и Софии Парнок, здесь совершенно точно чествовали на Масленицу 1914 года Маринетти («Народу столько, что ряженые толпятся в передней, в коридорах и даже на лестничной площадке. Теснота, бестолочь и полная неразбериха придают особую непринужденность маскарадному веселью. Маски сногсшибательно эффектны, смелы и разнообразны. <…> Один только Маринетти, итальянский футурист, гостивший в Москве, для которого, по слухам, весь сыр-бор и загорелся, бродил по залам без маски, в своем натуральном виде: смокинг, глаза маслинами, тараканьи усы — тип таможенного жандарма с итальянской границы»^{251}); Толстые общались с Кузьминой-Караваевой, Вячеславом Ивановым, который также переехал из Петербурга в Москву, с художником Мартиросом Сарьяном; но увлеченная живописью и театром Софья Исааковна (она, как уже говорилось, играла в Петербурге вместе с Любовью Дмитриевной Блок и, следовательно, часто бывала в отъезде) была не очень хорошей домашней хозяйкой, и порой возникали ситуации вроде той, что описаны в воспоминаниях художницы Юлии Оболенской, жены режиссера К. В. Кандаурова: «Константин Васильевич любил рассказывать, как, например, Толстые звали гостей на блины и забывали об этом. Гости приезжали и не находили хозяев. Или же приглашенные на обед являлись и заставали совершенно забывших о приглашении хозяев, которые спешно посылали за какой-нибудь сборной едой в трактир. Константин Васильевич заразительно хохотал, повторяя афоризм собственного изобретения: «Если ты едешь к Толстому на обед, пообедай прежде дома»^{252}.

В апреле 1913 года Толстые отправились в Париж, откуда граф писал Кандаурову: «Здесь после завтрака мы собираемся в нашем клубе — в кабачке против Люксембурга. Соня и я, Якулов, Досекин, Кругликова и прочие. В Париже время летит спокойно, радостно, хорошо»^{253}. Летом Толстой в качестве знаменитого писателя проехался по Симбирской и Самарской губерниям, повидался со своей многочисленной тургеневской родней (с толстовской отношения не сложились[24]) и с бывшими однокашниками, пропустив из-за этого блистательный сезон тринадцатого года в Коктебеле, где были Ходасевич, Мандельштам, Цветаевы; зато впечатления от волжской поездки были использованы в «Приключениях Растегина».

Однако теперь прозы ему было мало. Вслед за своей женой он все больше и больше обращался к театру, который он очень любил и был почетным гражданином его кулис (эта любовь позднее проявится во всем блеске в «Золотом ключике»), писал театральные пьесы, однако драматургическая судьба графа оказалась не такой гладкой, как прозаическая.

«Константин Васильевич (Кандауров. — А. В.) рассказывал, как Алексей Николаевич Толстой писал свою первую пьесу (кажется, «Насильников»). Он просил разрешения прочесть пьесу Константину Васильевичу и читал очень долго. (В первой редакции она была гораздо длиннее.)

Кончил и с надеждой спрашивает: Ну как?

А Константин Васильевич показал ему на топившийся камин и сказал: — Брось туда. Алексей Николаевич возмутился: — Что ты, ты ничего не понимаешь! И т. п. Успокоившись, он выслушал мнение Константина Васильевича, что зрители должны будут провести в театре не менее двух суток, слушая эту пьесу. Впоследствии Алексей Николаевич Толстой несколько раз сокращал ее, и все же она шла на театре чрезмерно долго, так что замечание Константина Васильевича оказалось справедливым»^{254}.

Еще хуже вышло с Немировичем-Данченко. Тот, выслушав пьесу Толстого, просто посоветовал больше никому никогда ее не показывать.

«Произошло то, чего можно было ожидать. Помните, я говорил вам? Переделывать пьесу радикально по чужим советам невозможно. Ничего из этого не выйдет. Пьеса — такой род литературы. Она выливается орешком»^{255}.

А жене своей в это же время писал про толстовскую пьесу «День Ряполовского» и ее автора: «Пьеса такая же, как и рассказы. Красочная и незаразительная. Сам он производит впечатление любопытное. Молодой. Лет 30. Полный блондин. Типа европейского. Цилиндр, цветной смокинговый жилет, черная визитка. Работает много. <…> Говорит без интереса, скучно. Пьесу вероятно не возьму. Но упускать его не хочется. Все думается, что он может что-то написать выдающееся»^{256}.

Толстой продолжал писать, он мечтал о Художественном театре, однако все его пьесы там последовательно отвергали — «День Ряполовского», «Дуэль», «Выстрел», «Насильников», — и в конце концов граф стал искать сцену попроще.

«В те годы написал он и несколько комедий, приспособленных к провинциальным вкусам и потому очень выигрышных», — несколько свысока отзывался о Толстом-драматурге Бунин, однако «Насильники» были поставлены в сентябре 1913 года в Малом театре.