Алексиада

7. Еще не освободили из тюрьмы Михаила, как в Анемскую тюрьму был доставлен Григорий[1263]. Это одна из башен той части городской стены, которая находится вблизи Влахернского дворца[1264]. Называлась она Анемской, и это имя она как бы получила от самой судьбы, ибо первым ее узником был Анемад, который провел там много времени.

В двенадцатом индикте[1265] уже упомянутый Григорий был назначен дукой Трапезунда. Он давно вынашивал планы восстания и по дороге в Трапезунд осуществил свое тайное намерение. Встретив Даватина, который возвращался в Константинополь, поскольку сан дуки был передан Тарониту, он заключил его в оковы и бросил в тюрьму в Тивенне[1266]. Так поступил Григорий не только с Даватином, но и с многими знатными жителями Трапезунда, в том числе с племянником Вакхина. Так как заключенных не освобождали от оков и не выпускали из тюрьмы, они, составив заговор, силой расправились со стражами, поставленными мятежником, вывели их за стены города, прогнали, а сами овладели Тивенной. Самодержец в многочисленных письмах то призывал Григория к себе, то советовал ему[1267], если он хочет заслужить прощение и вернуть расположение императора, бросить свои дурные замыслы, а иногда и грозил наказать его, если он ослушается. Григорий был настолько далек от того, чтобы послушаться добрых советов самодержца, что отправил ему длинное послание, в котором бранил не только лучших членов синклита и воинского сословия, но даже родственников и свойственников самодержца.

Из этого письма самодержец понял, что Григорий с каждым днем все дальше ступает по стезе зла и движется к полному безумию. Потеряв всякую надежду на исправление Григория, император в четырнадцатом индикте[1268] отправляет против него племянника – сына своей старшей сестры – Иоанна[1269], который приходился мятежнику двоюродным братом по отцовской линии. Иоанн должен был прежде всего дать Григорию спасительные советы, и император надеялся, что тот послушается Иоанна благодаря их родственной близости и общности крови. Но в том случае, если бы Григорий не захотел слушать советов, Иоанн должен был во главе большого войска вступить с ним в мужественную борьбу на суше и на море. Узнав о предстоящем прибытии Иоанна, Григорий выступил к Колонии (это хорошо укрепленная и неприступная крепость)[1270] с целью призвать себе на помощь Данишменда.

Отправляясь из города, Иоанн узнал об этом, выделил из состава своего войска кельтов и отборных ромейских воинов и {334} выслал их против Григория. Воины настигли Григория и завязали с ним упорный бой. Два храбреца, сойдясь с Григорием в бою, копьями сшибли мятежника с коня и взяли его в плен. Захватив таким образом Григория, Иоанн доставляет его самодержцу и клянется, что вообще не виделся во время пути с Григорием и не удостаивал его своей беседы. Тем не менее Иоанн неоднократно ходатайствовал за Григория перед самодержцем, ибо последний делал вид, что собирается выколоть Григорию глаза. Нехотя обнаружил самодержец свое притворство и как бы уступил просьбам Иоанна, потребовав, однако, чтобы тот никому ни о чем не рассказывал.

На четвертый день император велел наголо остричь Григория, обрить ему бороду, провести его через площадь и затем заключить в уже упоминавшуюся Анемскую башню. Но и в тюрьме Григорий вел себя неразумно и ежедневно обращался к своим стражам с безумными пророческими речами, хотя император в своей щедрости удостаивал его большой заботы, надеясь, что он изменит свой нрав и раскается. Но Григорий оставался прежним; он постоянно призывал к себе моего кесаря, ибо издавна был дружески к нам расположен. Самодержец не препятствовал Григорию, желая, чтобы кесарь утешил его в его отчаянии и подал ему благие советы. Тем не менее Григорий, казалось, очень медленно изменялся к лучшему. Поэтому время его заключения в тюрьме было продлено; затем он был прощен и получил такое количество милостей, даров и титулов, какого не имел никогда ранее. Таков был император в подобного рода делах[1271].

8. Распорядившись таким образом относительно заговорщиков и мятежника Григория, император вовсе не забыл о Боэмунде. Напротив, он призвал к себе Исаака Контостефана[1272], назначил его великим дукой флота и отправил в Диррахий, пригрозив, что выколет ему глаза, если тот не успеет прибыть в Иллирик до переправы Боэмунда. В то же время он непрерывно направляет письма дуке Диррахия Алексею[1273], своему племяннику, побуждая его постоянно быть начеку и требовать того же от наблюдавших за морем, чтобы Боэмунд не смог переправиться тайно (император хотел, чтобы его немедленно известили письмом о переправе норманна). Так распорядился самодержец.