Алексиада

И вот, попрощавшись с самодержцем и получив много денег, султан отправился домой. Ночью явилось ему сновидение – не лживое, не посланное Зевсом, не побуждавшее {413} варвара к битвам и, говоря словами сладостной поэзии, не «подобное Пелееву сыну»[1529], а возвещавшее варвару истину. Султану приснилось, что во время завтрака его окружило множество мышей, старавшихся вырвать у него из рук хлеб, который он ел. Он ничуть не испугался и попытался их отогнать, но мыши вдруг превратились во львов и одолели его. Проснувшись, он рассказал сон сопровождавшему его воину самодержца и спросил, что это значит. Тот объяснил, что мыши и львы означают врагов, однако султан не захотел поверить и с безрассудной поспешностью пустился в путь.

Он выслал вперед разведчиков, которые должны были высматривать врагов, отправившихся в набег за фуражом. Но разведчики встретили Масуда, когда тот уже приближался во главе большого войска, вступили с ним в переговоры, примкнули к его заговору против Шахиншаха, а, вернувшись, сказали, что никого не видели. Шахиншах принял их сообщение за правду, беззаботно продолжал путь и встретил варварское войско Масуда. Некий Гази[1530], сын сатрапа по имени Хасан Катух[1531], убитого султаном Шахиншахом, выходит из рядов и ударяет копьем Шахиншаха, но султан, быстро обернувшись, выхватывает копье из рук Гази со словами: «Не знал я, что ныне и женщины мечут в нас копья». Затем он быстро направляется назад к императору. Шахиншаха удержал сопутствовавший ему Пухей, который давно перешел на сторону Масуда, но делал вид, что дружественно расположен к Шахиншаху и дает ему благие советы. На самом же деле он увлекал его в западню и копал ему яму, когда советовал не возвращаться к императору, а, немного отклонившись от дороги, идти в Тирагий – городок, лежащий вблизи Филомилия.

Наивный, как ребенок, Шахиншах послушался Пухея и прибыл в Тирагий, где был приветливо встречен его жителями – ромеями, знавшими о дружеском расположении к нему императора. Варвары тем временем во главе с самим Масудом подошли к Тирагию, окружили со всех сторон его стены с намерением осадить город. Шахиншах, выглянув из-за стены, разразился страшными угрозами по адресу своих соплеменников-варваров и сказал, что ромейские войска самодержца уже подходят и что если они не кончат войну, то испытают то-то и то-то. Находившиеся в городе ромеи мужественно сопротивлялись туркам. Тогда Пухей сбрасывает маску и обнажает свою волчью натуру, скрытую под овечьей шкурой. Он спускается со стены, пообещав Шахиншаху вселить бодрость в жителей города и побудить их к еще более мужественной борьбе. На деле же он стал угрожать жителям, советовать им сдаться и {414} открыть туркам городские ворота, если они не хотят стать жертвой варваров, поскольку де многочисленное войско подходит уже из самого Хорасана. Жители, испуганные множеством варваров, вняв советам Пухея, открывают туркам путь в город.

Схватив султана Шахиншаха, турки ослепляют его; так как под рукой не оказалось необходимого инструмента для этой цели, они воспользовались подсвечником, подаренным Шахиншаху самодержцем, и сосуд света превратился в источник темноты и мрака. Шахиншах мог еще немного видеть и, когда его за руку привели в Иконий, решился рассказать о случившемся своей кормилице, а та в свою очередь – его супруге. Таким образом слух об этом дошел до самого Масуда и взбудоражил дух варвара. Исполнившись гнева, он приказал Елегму[1532] (это знатный сатрап) задушить Шахиншаха тетивой лука[1533]. Таков был конец султана Шахиншаха, не последовавшего по своему безрассудству увещеваниям самодержца. Самодержец же направился к царственному городу, при этом он всю дорогу следил за сохранением строя войска.

7. Может быть, слушая о боевых порядках и фалангах, пленных и добыче, о стратиге и командирах, кто-нибудь и решит, что это обычные рассказы историков и поэтов. Но этот боевой порядок казался всем новым и удивительным, никто никогда не видел его, и ни один историк не поведал о нем потомству. Идя по дороге к Иконию, воины сохраняли строй и двигались в такт звукам флейты. Видя целиком всю фалангу, можно было подумать, что она, двигаясь, остается недвижной и перемещается, оставаясь на месте. Этот сомкнутый и единый строй напоминал незыблемые горы, он двигался, как огромный зверь, при этом фаланга двигалась, подчиняясь одной душе.