Алексиада

5. Еще до всех этих событий мать Комниных Анна Далассина обручила дочь старшего из своих сыновей Мануила с внуком Вотаниата. Опасаясь, как бы его наставник, узнав об их замысле, не донес о нем императору, она придумывает превосходный план. Анна, которая вообще охотно посещала святые храмы, приказывает всем собраться вечером якобы для того, чтобы идти молиться в святые божьи церкви. Все происходит согласно ее приказу. Все, как и обычно, пришли, вывели из конюшен лошадей и сделали вид, что надевают на них подходящие для женщин седла. В это время внук Вотаниата вместе со своим наставником спал в отведенных им особых покоях.

В первую стражу ночи Комнины закрыли ворота; готовые уже вооружиться и выступить на конях из царственного го-{98} рода, они вручили матери ключи и бесшумно закрыли двери дома, в котором спал Вотаниат – жених ее внучки; при этом они неплотно сдвинули створки, чтобы стуком не разбудить спящего. Во всех этих приготовлениях прошла большая часть ночи. Раньше чем пропели первые петухи, они распахнули ворота, взяли с собой мать, сестер, жен и детей и все вместе пешком добрались до площади Константина[209]. Оттуда, попрощавшись с женщинами, они быстро побежали к Влахернскому дворцу[210], а те поспешно отправились к храму великой Софии[211].

В это время проснулся наставник Вотаниата. Узнав о случившемся, он с факелом в руках отправился за беглецами и немного не доходя храма Сорока святых[212] настиг их. Увидев {99} его, Далассина, мать благородных сыновей, сказала: «Мне стало известно, что нас оговорили перед императором. Я иду в святую церковь, чтобы воспользоваться, пока это возможно, ее убежищем. Оттуда на рассвете я отправлюсь в императорский дворец. Поэтому иди и, когда стражи будут открывать ворота, сообщи им о нашем приходе». Наставник тотчас отправился согласно приказу, а беглянки поспешили к церкви святителя Николая, которую до сих пор обычно называют «Убежищем»[213]. Этот храм расположен вблизи Великой церкви и был когда-то давно сооружен для спасения обвиняемых. Он являлся как бы частью большого святилища, и наши предки, как я думаю, построили его для того, чтобы всякий подвергшийся обвинению, если он только успел войти в храм, освобождался от наказания, полагающегося ему по законам[214]. Ведь древние императоры и кесари с большой заботливостью относились к своим подданным. Сторож храма сразу не открыл им двери, а стал выяснять, кто они и откуда пришли. Один из находившихся с ними слуг ответил: «Это женщины с Востока, они истратили все свои средства и, желая вернуться домой, спешат совершить преклонение». Сторож сразу же отворил ворота и позволил им войти.

На следующий день самодержец созвал синклит и, уже зная о поступке Комниных, выступил против них с соответствующей речью и обрушился с нападками на доместика. В то же время он посылает к женщинам двух человек: Страворомана[215]и некоего Евфимиана и призывает беглянок явиться во дворец. Но Далассина ответила посланцам императора: «Передайте самодержцу следующее: дети мои – верные рабы твоей царственности, они ревностно служат тебе во всем, не жалеют ни души, ни тела и всегда готовы на любой риск ради твоего владычества. Однако зависть людей, которые не выносят расположения и заботы, проявляемых к моим сыновьям твоей царственностью, ежечасно подвергала их большой опасности. Поэтому, узнав, что злоумышленники решили выколоть им глаза, они, не желая подвергаться столь несправедливому наказанию, ушли из города. Они сделали это не как мятежники, а как твои верные слуги, которые избегают нависшей над ними опасности, вместе с тем сообщают твоему владычеству о кознях против них и просят помощи у твоей царственности».

Послы с большой настойчивостью продолжали звать Анну с собой. Тогда эта женщина пришла в негодование и сказала им: «Позвольте мне войти в божью церковь и помолиться. Ведь нелепо было бы, достигнув ворот церкви, не войти в нее и не воспользоваться заступничеством непорочной владычицы – {100} божьей матери перед богом и душой императора». Послы уважили законную просьбу этой женщины и позволили ей войти.

Анна ступала медленным шагом, словно обессиленная старостью и горем, а вернее притворяясь обессиленной; она приблизилась к входу в святой алтарь, два раза преклонила перед ним колена, а на третий опустилась на землю, крепко ухватилась за святые врата и закричала: «Если мне только не отрубят руки, я не выйду из этого священного храма, пока не получу в качестве залога безопасности крест от императора». Стравороман вынул крест, который носил на груди[216], и протянул ей. На что она: «Не от тебя прошу я ручательство, а требую защиты у самого императора. Я хочу получить не просто маленький крестик, но крест большого размера» (она требовала его, чтобы иметь очевидное доказательство клятвенного ручательства императора, ведь если бы обещание было дано под залог маленького крестика, большинство людей даже не узнало бы о нем). «Я взываю к суду и состраданию императора, идите и сообщите ему об этом».