Алексиада

Дука принял его, целого и невредимого, поприветствовал, расспросил, как и откуда он прибыл; узнав о несчастье, приключившемся в плаванье, ободрил Гуго добрыми надеждами и предложил богатое угощение. После пира он предоставил ему волю, но не полную свободу. [1100] Тотчас же известив о нем самодержца, дука ждал, что ему будет предписано дальше. Самодержец, узнав обо всем, спешно послал Вутумита в Эпидамн, который я часто называла Диррахием, с поручением доставить Гуго в столицу, держа путь не напрямик, а в объезд через Филиппополь, так как боялся продолжавших прибывать кельтских толп и отрядов.

Император принял Гуго с почетом, всячески выражая ему свою благосклонность, дал много денег и тут же убедил стать его вассалом и принести обычную у латинян клятву. [1101]

8. Но весь этот рассказ про Гуго – только вступление. Не прошло и пятнадцати дней, как Боэмунд, о котором часто упоминалось выше, высадился на берег у Кавалиона [1102] с многочисленными графами [1103] и с войском, ни с чем не сравнимым по величине. Местность эта находится вблизи Виусы (таковы названия мест в тех краях). Пусть не упрекают меня в том, что я пользуюсь варварскими именами, которыми приходится пятнать ткань исторического повествования, – ведь и Гомер не считал зазорным приводить ради исторической точности имена беотийцев и названия разных варварских островов. [1104]

По пятам Боэмунда прибыл к берегам Лонгивардии граф Брабанта. [1105] Он тоже решил переплыть пролив и нанял за шесть тысяч золотых статиров пиратский корабль, очень большой, трехмачтовый, с двумястами гребцов и с тремя лодками на буксире. Опасаясь ромейского флота, он отплыл не к Авлону, как все остальные латиняне, а, отчалив, слегка отклонился в сторону, воспользовался попутным ветром и направился прямо к Химаре.

Но, боясь дыма, он попал в огонь, ибо столкнулся не с теми моряками, что непрерывно сторожили в проливе Лонгивардии, а с самим дукой всего ромейского флота Николаем Маврокатакалоном. Дука, уже извещенный об этом пиратском корабле, вышел в море со всеми диерами, триерами своего флота и несколькими дромонами и бросил якорь у Кавалиона, напротив Асона, из которого он отправился и где оставил крупный флот. Так называемого «второго комита» [1106] он выслал в море на его собственном корабле, который называется у моряков «экскуссат» [1107] и приказал ему зажечь сигнальный огонь, как только гребцы уже упомянутого пиратского корабля отчалят и поплывут по волнам. Комит отплыл и тотчас же выполнил приказ.

Дука Николай, заметив данный ему знак, часть кораблей немедленно окрылил парусами, часть снабдил веслами на манер сороконожек и устремился навстречу переправлявшемуся графу. Он встретил спешившего к Эпидамну графа, когда тот отдалился от суши не больше чем на три стадии; с ним было полторы тысячи вооруженных воинов и восемьдесят отборных коней. Заметив дуку, кормчий корабля сказал графу Брабанта: «Этот флот, что плывет на нас, из Сирии, и нам грозит стать жертвой мечей и сабель». Граф велел тотчас же всем надеть латы и упорно сражаться.

Несмотря на то, что была середина зимы – в этот день поминается великий святитель Николай [1108] – стояла совершенно ясная, безветренная погода, и ночь в полнолуние была светлей, чем весной. Ветра не было вовсе, пиратский корабль не мог плыть и стоял на воде без движения.

Повествуя об этом, мне хотелось бы сказать несколько слов о подвигах Мариана. Он сразу же попросил у дуки флота, своего отца, самые легкие суда, помчался прямо к пиратскому кораблю и попытался захватить его, ворвавшись на него с носа. Видя Мариана в полном вооружении, к нему тотчас же сбежались люди с оружием в руках. Мариан стал уговаривать латинян на их языке ничего не опасаться и не сражаться с единоверцами. Кто-то из латинян прострелил ему шлем из цангры.

Цангра [1109] – это варварский лук, совершенно неизвестный эллинам. Пользуясь им, не нужно правой рукой оттягивать тетиву, а левой подавать вперед лук; натягивающий это орудие, грозное и дальнометное, должен откинуться чуть ли не навзничь, упереться обеими ногами в изгиб лука, а руками изо всех сил оттягивать тетиву. К середине тетивы прикреплен желоб полуцилиндрической формы, длиной с большую стрелу; пересекая тетиву, он доходит до самой середины лука; из него-то и посылаются стрелы. Стрелы, которые в него вкладываются, очень коротки, но толсты и имеют тяжелые железные наконечники. Пущенная с огромной силой стрела, куда бы она ни попала, никогда не отскакивает назад, а насквозь пробивает и щит и толстый панцирь и летит дальше. Вот насколько силен и неудержим полет этих стрел. Случалось, что такая стрела пробивала даже медную статую, а если она ударяется в стену большого города, то либо ее острие выходит по другую сторону, либо она целиком вонзается в толщу стены и там остается. Таким образом, кажется, что из этого лука стреляет сам дьявол. Тот, кто поражен его ударом, погибает несчастный, ничего не почувствовав и не успев понять, что его поразило.