— В то время я учился в обычной средней школе. Отличником не был, но и в отстающих не числился никогда. Любимый предмет — Закон Божий, за его изучение неизменно имел высший балл... Мой отец, Михаил Александрович, был рукоположен во диакона и служил в храме. Поэтому после гитлеровской оккупации, когда на территории Эстонии повсеместно появились опоясанные колючей проволокой концентрационные лагеря, мой отец посчитал своим христианским долгом регулярно их посещать. Немцы тому не препятствовали. Гитлеровцы не возбраняли деятельность православных священников, стремясь представить себя в глазах населения оккупированных территорий защитниками веры от коммунистического безбожия, хотя, конечно, таковыми вовсе не были. Но верно и то, что советская власть жёстко преследовала Православие: разрушала и оскверняла храмы, тысячами и тысячами уничтожала священнослужителей и верующих мирян... Только в 1943 году Сталин решил ослабить эти гонения. Между тем в Эстонии епископ Нарвский Павел добился разрешения германского командования на духовное окормление заключённых и помощь им продуктами и одеждой. Даже когда в одном из концлагерей вспыхнула эпидемия тифа, владыка Павел не изменил себе и продолжил там архипастырское служение с риском для собственного здоровья. Он в полном смысле слова посвятил себя служению милосердия, побуждал к этому своих клириков и призывал паству, чем возможно, помогать своим страдающим братьям и сёстрам. Мой батюшка горячо поддержал владыку Павла и также старался всё возможное время служить милосердию. В качестве псаломщика отец, как правило, брал с собой будущего митрополита Таллинского и всея Эстонии Корнилия (Якобса), а мальчиком-прислужником — меня. Иногда ездила с нами по лагерям, расположенным в порту Палдиски, а также в деревнях Клоога и Пылкюла, и моя дорогая матушка, Елена Иосифовна, но после увиденного и пережитого она потом несколько дней не могла прийти в себя. После этого у мамы появилось молитвенное правило: с тех пор перед иконой Божией Матери она каждый день стала читать акафист «Всех скорбящих Радость». Потому что скорбей у неё было много: ведь моя бесценная матушка пропускала через своё сердце буквально всё, что касалось меня и отца... Столько непереносимого горя, физических и душевных страданий, человеческих драм и трагедий, сосредоточенных на одном пятачке земли, я больше нигде в своей жизни не видел. Людей из России — военнопленных Красной армии и рабочую силу из мирных городов и деревень — доставляли в Эстонию в гораздо худших условиях, нежели убойную скотину. Их почти не кормили, поили тухлой или ржавой водой. Большую часть страдальцев затем отправляли на каторжные работы в Германию, меньшую использовали тут же, в Эстонии, обрекая на рабское — и это в лучшем случае — существование. В пересыльных лагерях собирались тысячи людей. Для всех, кто оказался за колючей проволокой, такая жизненная ситуация была настоящей трагедией, которая усугублялась подчас безумными слухами. Например, несчастные из средней полосы России впервые увидели море и почему-то решили, что их непременно утопят в балтийских волнах... Поэтому обращение к вере, духовная поддержка священнослужителей, окормлявших лагеря, им были крайне необходимы. В основном сюда попадали взрослые люди, но встречались среди них и подростки, и вовсе дети. Мы старались им хоть как-то помочь: для забитых, голодных, оборванных людей собирали продукты, одежду, лекарства... Обычно в бараке выделялась комната или просто отгораживался закуток. Туда помещали привозной престол и совершали богослужения. Многие узники просили их окрестить, чтобы вверить свою судьбу Господу Богу. Мы никому не отказывали. Именно в пересыльных лагерях я впервые начал читать шестопсалмие. Особенно жалко было, конечно, детей: перепуганных, измождённых, голодных. Многие из них были моими сверстниками, но попадались и меньшего возраста... Спокойно взирать на их страдания было нельзя. Кое-кому из расчувствовавшихся местных жителей удавалось уговорить коменданта, и тогда обречённых на мучительную гибель ребятишек брали в милосердные семьи, усыновляли либо удочеряли. Спасали.
В 1942 году в Казанском храме Таллина Михаил Александрович Ридигер был возведён в сан священника и отныне сам мог совершать богослужения. И он совершал их не только в храмах, но и в концлагерных бараках. Псаломщиком при нём был восемнадцатилетний гимназист Вячеслав Васильевич Якобс, сын полковника царской армии, арестованного в 1940 году во время присоединения Эстонии к СССР, увезённого в Москву и там расстрелянного. А мальчиком-служкой — тринадцатилетний Алёша. Так началась их дружба на всю жизнь. Вячеслав станет потом митрополитом Таллинским и всея Эстонии Корнилием, Алёша — Патриархом всея Руси.
14 октября 1943 года, в самый праздник Покрова Богородицы, отцу Михаилу удалось добиться освобождения из лагеря Палдиски (Балтийский) брата и сестры Ермаковых и священника Василия Верёвкина.