Ален Делон без маски

Только что, миновав ворота, за которыми располагаются пятьдесят гектаров его владений, мы прошли мимо стрелки, указывающей на расположение делоновской резиденции «The Base». База, логово, убежище. Дом в лесу. Живописный и изысканный. Открытый. За стеклянными дверными проемами видны деревья, расцвеченные всеми красками осени. В доме царят дерево, металл, мрамор. В огромном каменном камине горит огонь. Большие собаки всех мастей. Тибетский дог Принц преграждает дорогу к загончику Аннушки. Картины, бронза, оружие, книги, музыка. Дом, похожий на своего хозяина. Некий закрытый мир.

– На что похож обычный день Алена Делона – молодого отца?

– В нем нет ничего особенного. Самое большое счастье – это наблюдать за пробуждением моей дочери, видеть, как она открывает глаза, поворачивается в своей постельке, потягивается, распрямляет ручонки, видеть, как моя дочь зарывается головой в подушку и раскрывает свою попку. Это дождаться того времени, когда она подрастет и я смогу с ней гулять в лесу, купаться, разглядывать животных, разговаривать, слушать ее вопросы. Ужасный парадокс – испытываешь нетерпение и тем невольно с чувством страха торопишь время, которое приближает расплату по долгам. Я мечтаю об откровенных разговорах с дочерью. Мечтаю о нежности, ласках.

– Вашей дочери как раз исполнился год. Вам 56. Что значит для вас быть отцом в таком возрасте?

– Это не идет ни в какое сравнение с тем, что я мог бы себе представить. Ив Монтан говорил: «Когда видишь такое, это выше всякого понимания». Когда становишься отцом в 20 лет, ты не осознаешь это. Как и в тридцать. Но когда позади больше, чем впереди, когда за плечами полное событий прошлое, когда пройденный путь был таким насыщенным – путь борца – и открываешь для себя это, испытываешь невольный восторг. Хотя мы ждали этого события, мы его хотели, желали. Да, испытываешь восторг, открывая существо и присутствуя при его пробуждении после 8, 9, 10 месяцев. Я нахожусь сейчас в третьей части своего пути, и на сегодня жизнь для меня – это Аннушка, и только она. На остальное мне наплевать. Ребенок способен вызвать такое волнение. Он волнует и одновременно все расставляет по местам.

– Кем и где были вы сами в детском возрасте?

– Я жил между Бур-ла-Рен и Френом. У воспитателей, ибо родители оба работали. Потом меня передали другой няньке, потому что они разводились. Я никогда не видел моих родителей вместе. Я никогда не видел, чтобы они куда-нибудь ходили вместе. У меня нет фото, где они были бы вместе. Я часто думаю об этом. Мой сын Антони не познал такую фрустрацию. Надеюсь, и Аннушка избегнет этой участи.

– В ваших размышлениях детство – ключевое слово, но оно всегда ассоциируется у вас с одиночеством. Остается ли это чувство, когда счастлив?

– Человек рождается один, живет один, умирает один. Подобная общая мысль обладает страшной, очевидной силой. Дитя любви, дитя развода, я рос один. Меня таскали по разным пансионам и церковным заведениям. Одним я был в армии. Одиночество стало почти что естественным моим состоянием. Неизвестно, как это называется, и требуется время, чтобы все осознать. В соответствии с полученным опытом ты живешь в дальнейшем с людьми, рядом с человеком. Лично я убежден, что все определяется при рождении. Ложка, которую вам суют в рот, остается на всю жизнь. Благородство одиночества я познал рядом с животными. Одиночество я вижу в глазах моих собак, когда их бросаю. Кстати, меня похоронят там рядом с ними, между деревьями. На этот счет я сделал все необходимые распоряжения…

– Вы заканчиваете съемки «Возвращения Казановы». Он был одним из величайших обольстителей за все века. Что значит для вас факт быть обольстителем?