Ален Делон без маски

Женщины? «Я ничего в них не смыслю. Я умру, ничего в них не поняв». Ясно и четко. Я мог бы ему процитировать Шамфора: «Надо выбирать – любить женщин или их понимать». Но и так все ясно. Он, стало быть, их любил, был любим, многие вещи делал ради них, в том числе и занимаясь этой «профессией». Единственные стихи, которые приходят ему на память, принадлежат Альфреду де Виньи: «Лишь молчание велико, все остальное – слабость».

Скольких женщин он любил? Недолгое размышление, жест правой руки, пятерня. Друг – штука более редкая. «Это тот, к кому можно позвонить в три часа ночи, сказав, что совершил преступление и услышав в ответ лишь: „Где тело?“

Актер, а не лицедей. Лицедей – это решение, освоенная техника, «призвание» (произносит небрежным тоном), этому учат в школах-студиях, для них существуют конкурсы, премии, первые премии, консерватория, короче – сплошной театр. Актер же – это нечто обратное, это «сильная личность на службе некоторой цели». Актерами называют Лино Вентуру (который занимался кетчем), Ланкастера (пришедшего из цирка), Алана Ладда (водителя), Делона. Актер способен заниматься другими вещами, помимо кино. Лицедей играет и исполняет, тогда как актер – «живет и преобразовывает». Кто это понимает? Почти никто. Политические деятели являются актерами (редко хорошими. Де Голль был великолепным). Тапи? (Бывший хозяин футбольного клуба «Олимпик» из Марселя, замешанный в коррупции и приговоренный к тюремному заключению, снявшийся в фильме Клода Лелуша. – А.Б.) Он видел его фильм? К чему? «Я вижу все так, словно видел». Ему дали роль по силам, это не актер, это все бизнес, а медиа раскричались, в его возрасте не начинают заниматься этой профессией (поскольку таковая существует). Когда печать сравнивает Тапи с Бельмондо или Ремю, когда газеты ставят его на то же место, что и Габена или Вентуру, те наверняка перевертываются в гробу, и от этого становится больно живущим – Бельмондо и Делону.

Тут он очень серьезен, возмущен, весь дрожит. «Они делают больно мертвым и живым и тем, кто придет следом». Откуда эта мания дискредитировать профессию? Я отвечаю, что так почти повсюду. Разве все могут стать в наши дни писателями? Я отвечаю: «Скоро все станут писателями, кроме меня». «Да, напишите, что сегодня все актеры, кроме Делона, все писатели, кроме Соллера». Ладно, оставим в покое Тапи, но думают ли они о профессии? Это все равно что дать приз за исполнение женской роли пятилетней девочке! Смешно! Ну, «отметьте особо», но не приз же! Я отвечаю, что это компенсация за преступления педофилов. Он: «Почему бы не отметить призом дельфина Флиппера или собаку Лэсси». Я отвечаю, что всему свое время.

Ладно. Чем он теперь занят? Что он скажет о фильме, снятом в Мексике Бернаром-Анри Леви? Приказано молчать. «Бернар не хочет разговоров о фильме. Единственное, о чем могу сказать, что он не был похож на случайного режиссера. Он хотел сделать сугубо личностный фильм. Я нахожу, что это превосходно». Театр? Когда он 28 лет назад играл на сцене, мимо проходили демонстранты и кричали: «Делона на завод!» Кто же он теперь на сцене? «Мизантроп, влюбленный в собак». Записываю. Он замечает: «Надеюсь, вы записали мизантроп, а не женоненавистник» (тут игра слов «misantrope» и «misogyne». – A.Б.). Нет, нет, мизантроп… Он продолжает: «А понятие мизантроп не включает разве и женоненавистничество?» Боюсь, что так.

Сожалеет ли он по поводу какой-то не сыгранной роли? Ответ следует тотчас: «Да. Метрдотеля». Видя мой ошарашенный вид (он наверняка сотни раз проигрывал для себя одного эту сцену), продолжает: «В качестве метрдотеля я приношу завтрак Марлону Брандо и только говорю: „Мсье, кушать подано“. Только одна сцена, понятно? Вхожу, ставлю поднос и говорю: „Кушать подано“.

Театр, стало быть, станет «финальной точкой»? Тут он задумывается и рассеянно смотрит на движение транспорта. «Если только удастся поставить финальную точку на жизнь, полную многоточий».

Пауза.

Бегло вспоминаем самые шумные скандалы последнего времени. Дело Стефани, принцессы Монако. Все на продажу, особенно картинки. Дьявол превращает каждую ситуацию в картинки, которые монтируют, оценивают. Где он теперь, этот Дьявол? О нем станет известно лишь десять – двадцать лет спустя. Недавно он побывал в Брюсселе. И его звали Дютру, теперь он действует где-то еще. «Значит, сейчас в Брюсселе можно быть спокойным? – спрашивает Делон. – Самое время туда отправиться».

Одиночество актера на длинной дистанции [11]

– Похоже, что в результате своей ретроспективы в Синематеке вам удастся примирить разных людей.