Алёнушка для босса (СИ)

От ласки его горячего шепота по моей шее бегут мурашки. На какое-то мгновение у меня появляется непроизвольно-безумный порыв закрыть глаза и повернуть голову - совсем немножко! - чтобы его губы скользнули по моей щеке...

Но усилием воли я обуздываю опасный соблазн и, не глядя на Боярова, интересуюсь ровным тоном:

- Надеюсь, вы пошутили?

- Надейся, - усмехается он и вдруг хозяйски властным жестом поворачивает мое лицо к себе за подбородок. - Я слишком долго тебя ждал, чтобы так легко простить.

Интонации у него в голосе какие-то необычные. Двусмысленные, что ли. Как будто речь идет вовсе не о моем опоздании, а совсем о другом - давнем, болезненном вопросе... нашего полузабытого прошлого.

Интересно, когда-нибудь он хоть намекнет, что знал меня в далеком детстве? Или так и будет молчать по какой-то одному ему известной причине? Кто знает, может, ему так неприятно вспоминать о моем непредумышленном бойкоте, что теперь он считает меня человеком, абсолютно недостойным его личного доверия...

И это, как ни крути, обидно. Очень обидно.

- Не знала, что вы такой злопамятный, - неожиданно вырывается у меня то, чего я совершенно не собиралась говорить.

Подмечаю, как в ярких серо-голубых глазах Боярова вспыхивает какое-то острое, сильное чувство. Но интерпретировать его у меня никак не получается.

Мужские пальцы на подбородке сжимаются чуть сильнее, заставляя меня разомкнуть губы, и жар пристального внимания босса устремляется на мой рот.

- Да, у меня очень хорошая память, - тихо подтверждает он без улыбки и добавляет, пристально вглядываясь мне в лицо: - Зло, равнодушие, добро - неважно, что, - я всe помню. Всe подмечаю и анализирую. И мне без разницы, прошло ли с того времени всего несколько часов... или несколько лет. Семь, например. Или четыре. А может, и все двенадцать.

Осознание смысла его слов окатывает меня волной беспокойства и смятения. Бояров сказал - двенадцать лет! Ровно столько, сколько прошло с момента гибели моих родителей и школьного скандала. А это значит, что он, будто мысли мои прочитав, впервые позволил себе почти прямой намек на те события...

Вот только кое-что смущает еще больше.

К чему было отчетливо многозначительное замечание насчет четырех и семи лет?

Не припоминаю, чтобы мы с ним пересекались, когда мне исполнилось восемнадцать. В ту пору я начала встречаться с Красавиным, и мой бывший дико ревновал меня ко всем... Так что я из глупой влюбленности предусмотрительно ограничила свое общение с противоположным полом до минимума.

А что примечательного было четыре года назад?

У меня-то понятно что - беременность. А незадолго до этого был очень неприятный период с повзрослевшими членами той самой районной шайки, которая не давала мне проходу в школьные годы. Почти все они в итоге после школы оказались на зоне по самым разным причинам... но трое в тот год как раз отсидели, вышли из тюрьмы и принялись за старое персональное развлечение - только уже не стали ограничиваться простыми насмешками, а перешли на откровенные домогательства. Но, к счастью, Красавин тогда проявил себя на удивление настоящим мужчиной и сумел дать им отпор...

И это был единственный случай, когда его действия вызвали у меня реальное чувство защищенности и надежности рядом с ним.

Большой палец Боярова бережно касается моей нижней губы в легкой откровенной ласке, так что я непроизвольно вспыхиваю от горячего смущения. И всe же не могу никак заставить себя отстраниться от его руки или как-то возмутиться подобным обращением.

Зато выражение его глаз вдруг стремительно теплеет.

- Но у меня есть один плюс, Алeна... - он награждает меня быстрой белозубой усмешкой. - Я человек отходчивый. И со мной очень легко поладить... тем, кто мне небезразличен.

«А я вам до сих пор небезразлична?» - так и хочется его спросить без обиняков, и я даже открываю рот, но в наш фактически интимный разговор вмешивается третье лицо.

- Василий Андреевич, - ядовито окликает Боярова инспекторша Елена, прожигая нас ревнивым взглядом, - мой начальник жаждет пообщаться с вами. Вам это всe еще интересно, надеюсь?

Он с видимым сожалением отступает от меня на один шаг и убирает руку.

- Интересно, Леночка, мне всe еще интересно, - соглашается небрежно, потом зачем-то говорит мне: - Что ж, делу время, а лирике, увы, только час, Алeна Игоревна. Доставай наши документы и топай за мной.

Инспекторша Елена ловко опережает меня и оттесняет в сторону, заставляя идти позади них двоих, а не рядом. Слышу, как она недовольно бубнит вполголоса, обращаясь к боссу:

- Ее присутствие обязательно? Я могу взять ваши бумаги и помочь вам...

Повисает короткая пауза. Чувствую, как Бояров искоса смотрит на меня, не поворачивая головы, а затем небрежно отвечает:

- Ну конечно, обязательно. Потому что Алeна, можно сказать, моя правая рука, а это значит, что без нее я как без рук... м-м, пошловато звучит, да? Словом, помощница она мне... самая незаменимая и самая любимая.

В последней его фразе звучит ласковая ирония, которая по какой-то неведомой причине остро, даже болезненно меня задевает.