Алеш и его друзья

— Знаете что? — Руженка дружески хлопнула каждого из нас по животу, так что мы чуть не свалились с ограды. — Завтра не получится, а послезавтра после школы можно пойти ко мне, и я придумаю такое потрясающее троеборье, что вожаком компании определенно станет самый лучший из вас.

— А почему не завтра? — воинственно спросил Мирек.

— А где ты вообще-то живешь? — добавил Ченда.

Мне было интересно, что ответит Руженка. Она не обманула моих ожиданий: напустила на себя таинственный вид и заявила, что завтра она занята, а ответа на второй вопрос ловко избежала.

— Встретимся лучше на площадке. А потом пойдем к нам, вам самим дорогу не найти.

Хотя ребята и качали головой по поводу этой тайны, никто не стал расспрашивать Руженку, не хотелось выглядеть по-девчоночьи любопытными. Алеш предложил договориться на послезавтра, раз завтра не получается, но завтра все равно встретиться, чтобы потренироваться: быть предводителем компании — не пустяк, Руженка наверняка придумает очень трудное троеборье.

— Уж будьте уверены! — И Руженка каждому из нас подала руку: — Привет!

Мы тоже сказали «привет» и, с нетерпением ожидая послезавтрашнего дня, отправились по домам. Из дворика школьного сторожа вслед нам весело лаял толстый, противный и ленивый Леопольд, а я жалел Ченду — как-то у него обойдется дома. Мне и в голову не пришло, что жалеть мне следует прежде всего себя.

— Что-то ты сегодня рано, — многозначительно взглянул на часы отец.

— На кого ты похож! — всплеснула руками мама.

Напрасно я ее уверял, что у некоторых ребят со штанами дело обстоит куда хуже моего, я-то всего лишь вымазался, когда мы перелезали через ограду.

— Уж эти твои ребята, — кивнул головой отец.

— Уж эта твоя компания, — добавила мама, — думаю, пора…

— Получить тебе воспитательную лекцию, — перебил маму отец. — Я считаю тройку счастливым числом, не зря говорят — бог троицу любит. Так вот, в течение трех дней ты носа из дому не высунешь. Школа, понятно, не в счет. Речь идет о послеобеденном времени, которое, вместо того чтобы вытворять бог знает что с ребятами, ты будешь проводить с гораздо большей пользой.

— А нельзя ли отложить это наказание? — заканючил я. — Хоть на три дня. Дело в том, что как раз завтра…

Я даже не сделал попытки закончить фразу: я перехватил взгляд отца, и в его глазах прочитал, что решение непоколебимо — тут уж канючить без толку, только хуже сделаешь. Объяснять отцу про завтрашнюю тренировку и послезавтрашнее троеборье не имело никакого смысла.

Имело смысл лишь вычистить зубы и безропотно идти спать, а потом в тишине обдумать военную хитрость, потому что наказание наказанием, но в троеборье-то я участвовать должен.

4. МОНТЕ-КРИСТО И ПАНИ КОЛОУШКОВА

Мне совершенно безразлично, жара на улице или мороз — на мой взгляд, и лето, и зима имеют свои преимущества. Зимой можно кататься на коньках, ходить на лыжах, играть в хоккей, а летом — купаться. В том случае, конечно, если тебя не накажут и не отправятся купаться или кататься на лыжах одни.

Но это я так, к примеру, потому что мой случай был гораздо конкретнее — речь шла не о жаре или холоде, а о том, попаду ли я сегодня на тренировку, а завтра на троеборье. В тиши своей комнаты я придумал отличную военную хитрость. Родители мои работают, а у меня, понятное дело, есть ключ от квартиры. Поэтому сегодня я сделаю так: пойду на тренировку, но вернусь домой раньше их, так что они ничего не заметят. А послезавтра придется рискнуть.

Отличная военная хитрость, только я не учел, что противник может использовать момент неожиданности: не успел я собраться на площадку, неожиданно, как гром среди ясного неба, явилась мама, отобрала ключ и заперла меня.

Она же в Тесле[4] работает, в двух шагах от дома.

— Это чтоб ты не думал, будто перехитришь нас, — сказала она ласково, забирая ключ, и предложила использовать свободное время на то, чтобы воззвать к своей черной совести и, если я ее обнаружу, пропылесосить и протереть пыль в квартире, вымыть шею, позаниматься и вычистить ботинки.

В замке прогремел ключ, повернулся на два оборота, а я сел в папино кресло перед телевизором и не стал взывать к совести, а глубоко задумался о родителях и о своих наивных планах.

У папы с мамой никакого педагогического таланта, и воспитывать меня они не умеют — вместо того чтобы воздействовать на человека добрым примером и ласковым словом, как обычно в начале учебного года наставляет нас директор в вопросах педагогики, меня запирают, и все тут.

И только потому, что я пришел домой позже обычного и в грязных брюках. Теперь сиди взаперти, взывай к своей совести да занимайся уборкой.

Я размышлял: а может, стоило вчера вечером попытаться смягчить своих тиранов? Но в глазах отца читалась суровость, он наверняка сказал бы, что мне впору радоваться — будь он настоящим тираном, как я утверждаю, он приказал бы за непослушание бросить меня львам, по обычаю древнеримских императоров.

А мама сказала бы: «Сыночек, постарайся исправиться, а потом мы с тобой поговорим».