Алешкина любовь. Простая история.

— Какую команду? — несколько опешила Сашка.

— Ну, поскольку ты у нас теперь всему делу голова, то и командуй, как нам теперь иттить к новым успехам, — явно глумясь, ответил Бычков.

— Так-так… Ясно, — прищурилась Сашка. — Стало быть, командовать?

— Стало быть, командуй.

— Так вот тебе моя первая команда! — взорвалась Сашка. — Марш отсюдова! И чтоб ни ноги, ни рожи твоей поганой я больше тут не видела! Понятно?

— Это как же понимать? — растерялся Бычков, не предвидевший такого оборота. — Снимаешь ты меня, что ли? За что?

— А за все! — отрезала Сашка. — За это! — она ткнула пальцем в тощий коровий бок. — За это! — показала она на худую крышу. — И вот за что!

Она схватила горсть соломы и сунула ему под самый нос, так что оторопевший Бычков невольно попятился.

— Тебя бы, черта гладкого, вот этим покормить!

— Постой, Лександра, — остановил ее Лыков. — Разве в нем тут дело? Кормов и в городе нет. Ты вот попробуй-ка в районе концентрата достать, тогда и узнаешь, фунт лиха.

— Значит, плохо старались!

— Ну-ну! — плаксиво протянул Бычков. — Посмотрим теперь, как ты будешь стараться. Теперь сама походи-покланяйся!

— А что? Разве я должна этим заниматься? — сразу поостыла Сашка.

— А то кто же! — усмехнулся Лыков. — Тебя выбрали, вот и доставай, проявляй себя.

— Ну, значит, и достану! — сверкнула глазами Сашка.

Поздно вечером она возвращалась домой вместе с Авдотьей. В некоторых избах уже погасили свет.

— Я думаю, ферма — самое верное дело, — задумчиво говорила Сашка. — С урожаем в наших местах, сама знаешь, как: то вымокнет, то вымерзнет… Надо только, чтоб был там свой человек, на которого положиться можно.

— Боязно! — вздохнула Авдотья. — А ну как не выйдет из меня заведующей!

— А ты не робей. Это глаза боятся, а руки делают. Стадо у нас хорошее, кормить только надо.

— Известно, у коровы молоко на языке, — согласилась Авдотья, остановилась, кивнула на калитку. — Может, завернешь, чайку попьем.

— Другой раз, — ответила Сашка. — Лучше пораньше лягу, завтра в город поеду.

— Ну, счастливо съездить!

Авдотья свернула к себе, а Сашка пошла дальше.

Окна ее избы тоже были темны — мать, видимо, уже спала. Когда она подошла к крыльцу, из темноты вдруг вынырнула темная фигура.

— Ой, кто это? — отшатнулась Сашка.

— Загордилась уже, не узнаешь?

— Ой, Вань, напугал-то как, — облегченно сказала Сашка. — Ты чего же на улице мерзнешь?

— Я было зашел, да мамаша твоя так чугунами грохать начала, что я шапку в охапку, да на улицу… Ну прощай, — неожиданно сказал он и шагнул в сторону.

— Постой! Куда же ты? — схватила его за рукав Сашка.

Иван остановился и молча ждал, что она скажет.

— А может быть, зайдешь? — неуверенно предложила она.

— С мамашей лаяться?

— Да она уже спит, наверно, мы потихоньку. Пойдем? А? — потянула она его за рукав.

— Довольно-таки смешно это, — ухмыльнулся Иван. — Девка ты, что ли, чтобы от матери прятаться?

— А ты не обращай внимания, — тихо сказала Сашка, — Что тебе до нее? Ну пойдем.

Он пожал плечами и пошел за ней.

Осторожно, крадучись, они вошли в сени. Сашка обернулась к Ивану, приложила палец к губам и приоткрыла дверь в избу. Затем знаком предложила ему пройти первому. Иван, пригнувшись, прошел мимо печки и скрылся за занавеской в соседней комнате. Сашка, чтобы заглушить его шаги, нарочно погремела щеколдой, запирая дверь.

— Кто там? — послышался голос с печки.

— Это я, мамань… Спи! — Сашка постояла на всякий случай около печки, а потом прошла в другую половину.

Иван стоял около кровати, заложив руки в карманы полушубка. Сашка подошла к нему, сняла с него шапку, провела рукой по волосам и, привстав на цыпочки, прижалась щекой к его щеке. Иван даже рук из карманов не вынул.

Утро. Василиса метет веником пол. Вдруг ей попался на глаза окурок. Она снова полезла веником под кровать и вымела второй.

В это время Сашка вошла в избу с двумя ведрами. Она поспешно бросилась на другую половину и стала отнимать веник у матери.

— Ну зачем? Я же говорила, что сама приберу, — с невольной досадой воскликнула она. — Ставь лучше самовар, тороплюсь я!

Василиса молча ушла. Сашка поспешно полезла веником под кровать — там было чисто. Она огляделась — окурков нигде не было видно. Она медленно распрямилась и вышла к матери.

Та с горестным лицом сидела на лавке, уронив руки на колени, и смотрела в одну точку, задумавшись о чем-то… Потом подняла взгляд на Сашку. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Сашка опустила глаза. Она ждала, чтоб мать первая начала разговор, и лицо ее выражало упрямство.

Василиса вздохнула и спросила:

— Ты машиной поедешь или лошадь возьмешь?

— Машиной, машиной, — заторопилась Сашка обрадовано. — Вот только не знаю, брать ли тулуп? Вроде не шибко холодно…

— Бери, бери, — вздохнула мать и отвернулась.

И Сашка опять померкла лицом и тихо ушла к себе. Там, подойдя к комоду, она взяла фотографию и долго, сдвинув на лбу складки, смотрела на нее.

На фотографии была она сама — молодая, с косами вокруг головы, в белом подвенечном платье, а рядом с ней, чинно держа ее под руку, стоял рослый кудрявый парень с чуточку напряженным, но счастливым лицом.