— Выпьем за это, сестренка, — с готовностью подхватила омега, поднимая свой бокал, и я к ней присоединилась. Допив виски, уже не сдабриваемое колой, Нора с мягким стуком перекатывающегося в стекле льда поставила стакан обратно на стойку и пробормотала: — Тут до безумия скучно, Хана. Поехали куда-нибудь, где повеселее. Я хочу танцевать и совращать юных альфиков.
— Еще более юных, чем ты? — фыркнула я, коротко смерив ее взглядом.
— Знаешь, после того, как натрахаешься с мужиками за сорок, а то и за пятьдесят, любой двадцатилетка уже кажется кошмарно юным, — парировала она. — Ну так что? Я знаю тут недалеко отличный ночный клуб, там хорошие ребята на входе и всякую шваль не пускают.
Признаюсь, на секунду в мою пьяную голову пришла мысль о том, что звучит это почти соблазнительно. Выбраться куда-то, где меня никто не знает, повеселиться от души с хорошей подругой, потанцевать и посмеяться так, словно я была той прежней Ханой Росс, на плечах которой не лежала ответственность за внезапно слишком большое количество чужих жизней и судеб. Но я знала, что без Кадо меня из «Элизиума» просто никто не выпустит, а танцевать и расслабляться под его пристальным взглядом мне как-то не хотелось — это вмиг сбивало весь настрой. Да и к тому же я до сих пор ощущала собственный бесстыже яркий запах, окутывающий меня таким плотным коконом, словно рядом со мной сидела не другая омега, а мой альфа. Появиться в обществе в таком виде — а уж тем более в ночном клубе — было бы равносильным табличке на шее «Свободная касса» в самом непристойном смысле этой фразы.
— Нет, я пас, — покачала головой я. — День был долгий, у меня нет сил на новые приключения.
— Ты не знаешь, что теряешь, — многозначительно двинула бровями Нора, кладя руку мне на колено и успокаивающе поглаживая его. — Я бы тебя защитила, ты не переживай. Тем более от тебя все равно так разит твоим альфой, что никто в здравом уме бы не решил, что ты свободна.
— Я правда устала, — осталась непреклонна я. — Лучше давай завтра встретимся в том клубе, о котором я тебе говорила. Я напишу тебе адрес.
— Все дамы под тридцать такие скучные? — сморщила нос омега, с досадой отстраняясь от меня. — Йон хорошо тебя вытренировал, ничего не скажешь. Сам шляется невесть где и с кем, а ты тут, как в собачьей будке, сидишь.
— Он работает, — возразила я, немного обиженно поджав губы.
— Ага, знаем мы таких работничков, — закатила глаза Нора. — Ладно, сиди тут, раз ты вся из себя такая правильная.
— Завтра тогда увидимся? — на всякий случай уточнила я, но она, уходя, только взмахнула рукой, оставив меня трактовать этот жест как мне будет угодно. Отчего-то мне стало смешно, и я не смогла отыскать в себе ни сил, ни желания принимать ее последние слова близко к сердцу.
Все было правильно. Так, как должно быть. Я оставалась здесь не потому, что иначе Йон бы начал ревновать или позже сделал мне выговор. Я оставалась, потому что хотела остаться и потому что это для меня был единственный очевидный выбор. И еще… было что-то еще разлитое в воздухе вместе с запахом виски и моим собственным. Что-то большое и важное, что изменилось внутри меня уже некоторое время назад, но только сейчас начало проявляться и оформляться в полной мере.
Поднявшись к нам в пентхаус и обнаружив, что Йон оставил мне сообщение на телефоне, что сегодня задержится допоздна и мне не нужно его ждать, я отправилась в душ. Понимая, что мой альфа может быть занят важным делами и его сейчас не стоит отвлекать, я сосредоточилась только на самой себе, на своем теле и его ощущениях, стараясь лишний раз не тревожить метку. Я касалась себя так, будто изучала впервые, и каждый изгиб моего тела хранил в себе память о чужих прикосновениях и ласках. Собирая их кончиками пальцев, вновь пропуская через себя, я больше не ощущала в этом ничего постыдного или скверного.
Убивать беззащитных и слабых было плохо. Уничтожать чужую собственность и чужие мечты было плохо. Строить свою империю на чужой крови, слепоте и готовности к рабскому послушанию во имя каких-то призрачных божественных идеалов было плохо. Обманывать, использовать, насиловать, унижать, грабить, разрушать было плохо.
А в том, чтобы любить кого-то, любить пусть даже телесно, примитивно и поддавшись гормонам и похоти, получая невероятное удовольствие и то же самое удовольствие даря другому — или другим, — не было ровным счетом ничего плохого. И ни один святоша в белой рясе не имел права говорить мне обратное.
Подняв свои мокрые руки, я несколько секунд смотрела на свои темно-желтые, изогнутые, острые когти.
А потом улыбнулась.
Глава 17. Выбор