Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)

— Мысль о том, что мы не божественные создания, а просто ошибка природы? — спросила я, сама поразившись тому, как легко это соскочило у меня с языка. Старшая омега вспыхнула, и, если бы взглядом можно было испепелять, от меня бы точно вмиг ничего не осталось.

— Всему есть пределы, барышня, — ледяным, словно зимний ветер, тоном проговорила она. — Если имя Дани окажется связано с этой богопротивной идеей, ему уже никогда от этого не отмыться. Вы хоть представляете себе, с какой жадностью и каким восторгом набросятся на эту новость таблоиды всех мастей? У моего сына уже есть одна непосильная тайна, второй ему… не нужно. — Последние два слова она выдохнула едва слышно, вдруг осознав, что сказала куда больше, чем собиралась, и метнувшись растерянным, умоляющим взглядом к отцу Горацио.

— Все нормально, — поспешно успокоил ее он. — Тайна вашего сына в безопасности. Я бы никогда себе не позволил злоупотребить вашим доверием.

Она кивнула, все еще немного нервно, но с достоинством женщины, готовой вверить свою самую большую тайну в руки чужого благородства.

— Я согласен с идеей провести генетическую экспертизу, — меж тем снова заговорил Дани, до того словно бы тщательно обдумывавший все имеющиеся у него варианты. — После того, как я официально вступлю в сан кардинала, то получу доступ ко всем печатям и смогу санкционировать подобное исследование. Конечно, неофициально.

После его слов в гостиной воцарилась тишина, словно бы парой своих фраз Медвежонок провел жирную черту между нашим прошлым и нашим будущим. Кажется, он и сам это осознавал, потому что мне вдруг показалось, что паренек слегка дрожит. Его ясные голубые глаза, так красиво гармонировавшие с интерьером гостиной, сверкали от переполнявших его эмоций, и я вдруг пожалела, что сижу слишком далеко, а потому не могу взять его за руку.

— Дани, я по-прежнему против, — тихо проговорила госпожа Боро, и по одному ее тону стало понятно, что она уже не собирается спорить с ним всерьез.

— Я знаю, мама, — легко улыбнулся он. — Но нам нужно знать правду. Не только ради кого-то другого, но и ради самих себя.

— Я почти уверена, что эта экспертиза докажет лишь одно — что я была права, — произнесла она, коротко мотнув головой. — Я не верю, что Церковь… что вообще хоть кто-нибудь способен на ложь таких катастрофических масштабов. Ради чего кому-то могло бы понадобиться переписывать историю? Ради власти и денег? Их можно получить другим, куда менее затратным и изощренным путем.

— Нет, не ради них, — снова подала голос я. — А ради того, чтобы оправдать свое собственное существование. Кому вообще может быть приятно осознавать себя… досадной случайностью? Кривым витком эволюции, пошедшим не в ту сторону? Не этим ли занимаются все — и люди, и бестии — всю свою историю? Большинства, меньшинства, расы, народы, виды — все стремятся обозначить свою ценность, доказать важность собственного существования среди прочих. Весь наш мир построен на однажды возникших у кого-то идеях. Просто идея Церкви укоренилась так глубоко, что больше ни для каких других вариантов банально не осталось места.

— Вы говорите так, будто дело уже решенное, — заметила госпожа Боро, все еще поглядывая на меня сверху вниз. — Но я не поверю, пока не увижу результаты экспертизы собственными глазами! Великий Зверь, да даже тогда не поверю! Это просто немыслимо! Немыслимо!

Она откинулась на спинку кресла, прикрыв лицо ладонью, сотрясаемая дрожью и столь восхитительно драматичная в своей позе, что отец Горацио не смог сдержать порыва подойти к ней и осторожно погладить ее по плечу. Она почти беззвучно всхлипнула и накрыла его широкую загорелую ладонь своими тонкими белыми пальцами. А я вспомнила, как в прошлую нашу встречу старшая омега не сводила глаз с Дугласа и вполне очевидно реагировала на его знаки внимания. Делала ли она это осознанно или это получалось само собой? Неужели я до того, как Йон однозначно и недвусмысленно присвоил меня себе, вела себя так же с каждым встречным альфой? Неужели такова была суть любой омеги — играть на своей слабости и желанности, пробуждая в альфах желание нас защищать и охранять? И как, ради Зверя, я в таком случае должна была принять и уважать свою истинную натуру, когда по сути это была натура эмоционального — и порой не только — паразита?

Впрочем, от этих не самых приятных размышлений меня оторвал голос Йона. И то, что он сказал, настолько меня поразило, что я мгновенно забыла обо всем остальном.