Альфа напрокат

Бывший продолжал рассматривать меня так, словно на мне вообще ничего из одежды не было.

– Ну, проходи, Винни-Пух, – усмехнулась я и направилась на кухню.

– А с чего это Винни Пух? – удивился Федька. – С каких таких пор?

– Так с тех самых, как по утрам по гостям ходить повадился, – доставая чашки, ответила я. – Бутерброды будешь?

Вопрос не был праздным. Поесть Федор любил, особенно, после ночных дежурств, и я прекрасно знала, что сейчас он готов проглотить все, что угодно.

– А посерьезнее ничего нет?

– Борщ есть, котлеты.

– Давай, – обрадовался Федька.

– Федь, – удивленно посмотрела на бывшего.

– Ну, что? – отмахнулся он, усаживаясь за стол. – Я три дня нормально не ел, а от пиццы уже желудок болит!

Не сумев побороть извечную бабью жалость, вернее, глупость, разогрела борщ, добавила сметану и поставила перед Федором тарелку.

– Котлеты тоже грей, – довольно улыбнувшись, бывший муж погрузил ложку в наваристый бульон. – И салатик какой-нибудь сделай, ладно, Маш?

Не, нормально, да?

– Федь, а ты ничего не путаешь? Мы с тобой, вообще-то, разводимся.

– Об этом мы с тобой позже обязательно поговорим. А сейчас тебе что, сложно уставшего и голодного мужика накормить? Маш, ты же собак бездомных кормишь, неужели я хуже?

Федор жалобно посмотрел на меня, и я махнула рукой.

– Ешь… кобель… Откуда ты только взялся, на мою голову?

Я поставила на плиту сковородку с котлетами, достала из холодильника овощи для салата и принялась строгать любимый Федькин «греческий».

– Маш…

– Что?

– Ты долго еще дуться будешь?

– Федь, ты голодный?

– Да.

– Ну вот и ешь. Желательно, молча. Иначе рискуешь остаться без второго.

На кухне наступила тишина, разбавляемая тихим стуком приборов.

– Маш…

– Что?

– Возвращайся.

– Смирнов, ты глухой?

– Давай котлеты.

– Котлеты в этом доме получают те, кто соблюдает железное правило бабы Кати – «когда я ем, то глух и нем».

– Все, считай, что я и глухой, и немой.

Я молча поставила перед бывшим тарелку с котлетами и салатом, включила еще не успевший остыть чайник и отошла к окну.

Вид Федьки, так привычно сидящего за столом и с аппетитом уничтожающего приготовленную мной еду, что-то затронул глубоко внутри. Бли-и-ин… Что ж я такая дура жалостливая? Кажется, ненавижу его, убить готова, как вспомню, как он ту бабу трахал, а в душе еще трепыхается что-то.

Сидит вон, похудел, зарос. И глаза уставшие. И верхняя пуговица на форме болтается. Так на жалость и давит… Сволочь.

– Маш.

– Ну что, Федь? Что? – не выдержав, уставилась в виноватые карие глаза. – Что ты хочешь от меня услышать? Что простила? Что согласна заново все начать? Так не простила! И начинать ничего не хочу. Все. Проехали уже, дальше каждый сам по себе.

– Маш, ну неужели ты из-за какой-то шалавы…

– Федь, а сколько их было? Ну тех, кого вы всем отделом трахали?

– Маша, ты когда так выражаться стала?

– А как, Федь? Как еще это назвать? Не в любовь же вы там играли?

Не утерпев, подошла ближе и оперлась о стол ладонями.

– Ну как ты не понимаешь? – Федор тоже поднялся, став напротив меня. – Это же просто секс! Ну да, оторвался, захотелось чего-то такого… Ты же у меня чистенькая, тебе любовь подавай, ухаживания-цветочки, а я мужик, мне разнообразия хочется, и стресс снять, не миндальничая, и засадить как следует, не переживая, что больно будет. Сама знаешь, работа такая, что…

Он говорил, говорил, говорил. А я стояла, смотрела на любимого когда-то человека и не могла понять, что он несет.

Да, Машенька, приютила голодного Винни-Пуха. А он взял, да и…

– Все, Федь. Поел? Иди домой, – прервав поток откровений, указала бывшему мужу на дверь. – И не приходи больше.

– Маш! Маш, ну, прости. Не знаю, что на меня нашло! Прости, я идиот! – опомнился тот.

– Уходи, Федь.

Не став дожидаться, пока Федор сдвинется с места, вышла из кухни и закрылась в спальне. Видеть бывшего не было ни сил, ни желания. Разнообразия ему захотелось… Кобелина проклятая. Вот и вали! Живи теперь, с кем хочется, и засаживай, кому пожелается!

Дверь хлопнула. Ушел.

Я поднялась с постели и поплелась на кухню, убирать остатки «семейного» завтрака, а заодно прочищать мозги от извечной бабьей глупости. Хватит.

Больше никакой лирики! Через неделю развод, и – здравствуй, новая жизнь!

Глава 7

Руслан

Очнувшись, с трудом открыл глаза и огляделся вокруг. Взгляд уперся в высокий потолок, на котором болталась уродливая дизайнерская люстра – выкинуть бы ее, да рука не поднимается, – на столе ваза маячит, с георгинами – кто ее принес? На стене плазма мерцает. Дверь почему-то открыта, хотя всегда закрываю. Вроде, дома.

– Сергей!

Черт, голос, как не мой. Хрип сплошной. И во рту сухо, будто пил неделю. А может, и пил? С кем, интересно? Ничего не помню, как в тумане все. Веки тяжелые и муть какая-то перед лицом маячит, мысли в кучу собрать мешает.

– Руслан Александрович, вы пришли в себя!

А вот и Серега. Возник на пороге, маячит темным пятном на фоне светлой двери. И лицо такое… Радостное.

– Давно я тут валяюсь?

Нет, с голосом что-то определенно не то. Чужой какой-то.

– Так почти четыре недели уже.

– Четыре недели? А…