В современном мире самое ужасное варварство — это не война, а крушение нравственности. Люди растлились и душой, и телом. Многие оправдывают себя тем, что грешники были во все времена. «Смотрите, что делалось в древнем Риме!» — говорят они. Да, это действительно так, но ведь римляне были язычниками. И апостол Павел в послании к римлянам обращается к недавним идолопоклонникам, которые крестились, но еще не оставили злых обычаев. Не нужно приводить в пример эпохи крайнего упадка. Мы же православный народ, а до чего докатились! А что скажешь о других странах… В прежнее время пьяница или блудник даже на базар побаивался идти, потому что над ним стали бы потешаться. А гулящая женщина вообще боялась на улице показаться. И это некоторым образом удерживало людей от греха. А сейчас насмехаются над теми, кто старается жить по совести. Например, про девушку, живущую целомудренно и благочестиво, могут сказать: «С луны она, что ли, свалилась?» И вообще, в прежнее время мирские люди, впадая в грех, остро переживали свое недостоинство и смирялись. Они не только не смеялись над теми, кто жил духовно, а наоборот, преклонялись перед ними. А теперь грешники не имеют ни чувства вины, ни уважения к другим. Все уравняли и высмеивают тех, кто отвергает мирские ценности. Но пытаясь найти оправдания тому, что нельзя оправдывать, люди изводятся и нигде не могут найти покоя. Их душа мечется, поэтому бедняги находят себе все новые развлечения, шатаются по клубам и ресторанам, пьянствуют, часами сидят перед телевизором. С помощью таких пустых занятий они пытаются заглушить голос совести.
О
Обвинение других
Всех людей по их отношению к жизни, в том числе и к семейной, — можно приблизительно распределить на две группы. Одна их них похожа на муху. У мух есть такая черта — они всегда садятся на всякую грязь и нечистоты, не обращая внимания на ароматные цветы. Те люди, которые похожи на мух, замечают и ищут везде только злое, никогда не видя и не пытаясь увидеть добро. Другая группа людей напоминает пчелу. Отличительная черта пчелы в том, что она находит только сладкое и красивое, не обращая внимания на грязное. В таких людях всегда работает добрый помысел, они замечают только хорошее и о других думают хорошо. Тем, кто привык обвинять во всем других, в том числе и своего мужа (или жену), я обычно предлагаю выбрать, к какой категории людей принадлежат они сами, а к какой те, кого они обвиняют.
Обличение
Если мы обличаем ближнего с болью, движимые бескорыстной любовью, то даже если он этого не понимает, в его душе происходят перемены. А обличая без любви, с недоброжелательством, мы в нем «будим зверя», потому что наша злость, сталкиваясь с его самолюбием, высекает пламя ненависти. Если мы по любви терпим недостатки нашего ближнего, он чувствует это. И нашу неприязнь он тоже ощущает, даже если мы прячем ее вглубь и никак не проявляем внешне, потому что наша злоба отзывается в его душе тревогой. Надо всегда спрашивать себя, с какой целью мы хотим сказать нечто обличительное, каковы наши побудительные причины. Наша душа болит за ближних, или же нам самим хочется выглядеть хорошими? Если кто-то пытается якобы из духовной ревности привести в порядок церковную жизнь, а в действительности ищет личной выгоды, то как Господь даст ему свое благословение?
Чтобы один человек мог давать другому указания, как ему поступать, наставляемый должен иметь смирение, а наставник — быть в десять раз смиреннее, чем он. К тому же он сам должен жить так, как учит других. Если я уверен в своем совете на сто процентов, значит, я сам выполняю это на все сто пятьдесят процентов, но даже при этом я не раз подумаю, стоит ли что-то говорить человеку.
Разумеется, можно обличать грехи только близких людей, родных и знакомых. Духовнику нужно ориентироваться на то, какова его власть над человеком и какова степень ответственности. Если духовный отец взял на себя руководство духовной жизнью чада, то ему необходимо его обличать — конечно, очень осмотрительно. Но совершенно бессмысленно становиться чьим-то наставником и обличаешь пороки этого человека, если он не давал тебе такого права. Это то же самое, как если кто-нибудь зашел бы в мою келью и без спроса все бы в ней переставил на свой лад.