Нобелевская премия должна была стать самой крупной в мире, если последнюю волю Нобеля удастся осуществить, причем даже в том случае, если родственники возьмут дело в свои руки и смогут определять суммы и процедуру выплат. Они вовсе не стремились похоронить мечты Альфреда. Просто им казалось, что эти мечты прекрасно можно будет реализовать, отдав предварительно наследникам треть состояния.
Пока что они не отказались от своей затеи. Яльмар Нобель и прибывший с ним юридический представитель выступили с протестом. Тот факт, что они приехали в Бофорс, не следует трактовать как их согласие с описью имущества, подчеркнули они. Душеприказчики превысили свои полномочия, когда разбирались во французском имуществе без присутствия кого-либо из родственников, и к тому же вопрос о суде не решен. Завещание не вступило в законную силу.
Возражения родственников не помешали тому, что опись имущества была сдана в окружной суд Карлскуги и зарегистрирована. Однако их протест стал самостоятельной новостью, которая разлетелась по стране и вскоре стала известна за пределами Швеции. В своем замке Харманнсдорф Берта фон Зутнер с волнением следила за всем, что происходило с благородным начинанием ее друга Альфреда. Услышав о возражениях родственников против завещания, она начала опасаться, что все пропало. «Это убийственно. Я прекрасно знаю, что Нобель, будучи моим другом, желал дать мне премию. Если бы только он выразился поточнее», – писала она в своем дневнике в декабре 1897 года25
.На этом испытания Рагнара Сульмана не закончились. В Австрии зашевелилась Софи Хесс, которой уже перевалило за сорок и которая после развода осталась одна с малолетним ребенком. По-прежнему находясь под опекой, она продолжала делать большие долги, с которыми потом пыталась расплатиться, закладывая украшения. В конце 1897 года, перед самым Новым годом, душеприказчики Альфреда Нобеля получили письмо от адвоката, к которому она обратилась. У Софи имелись претензии. Судя по письму, она могла доказать, что Альфред Нобель признавал ее своей женой во время их отношений, продолжавшихся восемнадцать лет. Она готова передать дело на рассмотрение в суд, если душеприказчики не захотят уладить все полюбовно.
Софи Хесс упомянула, что владеет большой коллекцией писем от Альфреда Нобеля. Сейчас ее экономическая ситуация такова, что она будет вынуждена продать право на их публикацию.
Эта угроза вызывала серьезные опасения. Что там, в этих письмах? Рагнар Сульман не мог не реагировать. Он послал телеграмму в Санкт-Петербург Эмануэлю, единственному из семьи Нобель, с кем он мог спокойно общаться. Эмануэль ничуть не удивился. Ему тоже приходили письма с просьбами выслать деньги – как от самой Софи, так и от ее отца. Пока он не пошел им навстречу, но эта история с письмами заставила его увидеть все в ином свете. «Я не думаю, что письма, о которых идет речь, могут рассматриваться как любовные или каким-то образом скомпрометировать память Альфреда. Однако я боюсь, что они имеют парадоксальный характер», – писал он Рагнару.
Эмануэль предостерегал, что в письмах могут содержаться моменты сомнительные и щекотливые, что может выставить покойного Альфреда в нелепом свете. Его вывод: письма следует выкупить и уничтожить. «Русские называют того, кто распоряжается состоянием покойного, в буквальном переводе “душеприказчиком” – это слово имеет более широкое значение, которое возлагает на такового представителя обязанность заботиться и о репутации покойного», – рассуждал Эмануэль. Выкуп писем подпадал под это определение. Он дал понять, что русская ветвь семьи не будет иметь возражений против подобной сделки.
За письма Альфреда Нобеля Рагнар Сульман уплатил Софи Хесс 12 000 австрийских флоринов (примерно 1 млн крон на сегодняшние деньги). Запечатав письма, он спрятал их в архиве Нобелевского фонда26
.Юридическая волокита с различными обжалованиями затянулась. Только ближе к весне Верховный суд должен был окончательно решить, будет ли вопрос о завещании Альфреда Нобеля рассматриваться окружным судом Карлскуги. Ситуация выглядела обнадеживающе. Апелляционный суд сказал «да»27
.Тем временем Рагнар Сульман и Рудольф Лильеквист начали потихоньку готовиться к встрече с организациями, назначенными выбирать лауреатов премии. При внесении необходимых изменений в текст завещания представитель все еще упирающейся Академии наук присутствовал в качестве частного лица. Среди прочего договорились о том, что выражение Альфреда «в течение минувшего года» не следует трактовать буквально, а лишь как стремление поощрить самые свежие и лучшие достижения. Необходимо учитывать, что нередко проходит несколько лет, прежде чем удается оценить и доказать ценность того или иного научного открытия. Предложение, что премию можно разделить на две или три, также внесли в протокол уже на этом этапе28
.