Агрессивно настроенные российские власти должны были увидеть в приезде Нобеля нечто опасное и нежелательное. Но ничего подобного не произошло. В этом, видимо, заключалось ещё одно противоречие личности Николая I. Несмотря на его национализм, практически переходящий в идефикс, царь доброжелательно относился к иностранцам, которые желали поселиться на территории Российской империи. А если они исправно платили налоги, то им предоставлялись даже определённые свободы; как правило, проживающие в России иностранцы были освобождены от неприятных контактов с полицией. И все эти преимущества давали многим возможность не только преуспевать, но и накапливать огромные состояния.
Собственно говоря, именно поэтому Эммануэль хотел попытать счастья в России. Как талантливый архитектор там он известен не был. Но он помнил о том «заряде пороха, помещенном в металлический корпус», над которым так долго размышлял. И он отправился на приём к генералу Огареву и рассказал ему о своём изобретении. Генерал посчитал, что такое оружие может оказаться очень полезным и эффективным, и предложил Нобелю продолжить свои разработки. Генералу удалось убедить военных министров в том, что изобретение этого живущего в России шведа действительно представляет очень большой интерес.
Эммануэль продолжил свою работу над миной. Когда он, спустя какое-то время, продемонстрировал её действие высоким армейским чинам, наступил долгожданный успех: Россия, гораздо более воинственная по сравнению со Швецией, предоставила Нобелю необходимые средства.
Не удовлетворённый этим успехом Нобель — впервые в России — построил систему отопления с циркулирующей горячей водой. Это было лишь начало, но начало многообещающее. Нужно было двигаться дальше.
Ставка, несомненно, была высокой. Но Нобель был «приговорён» к успеху. Он рисковал всем, в том числе своей жизнью, так как его эксперименты таили в себе множество опасностей из-за недостаточных познаний в химии. С риском для жизни Нобель запрещал кому бы то ни было устанавливать взрыватели и всегда брал эту опасную работу на себя. А нам — нам остаётся только догадываться, какие силы хранили его от гибели.
Наконец-то достигнув поставленных целей, — а к тому времени он уже заметно разбогател и приобрёл заметный вес в обществе — Нобель понял, что пришло время вызывать свою семью из Швеции. В октябре 1842 года Андриетта, сопровождаемая троими сыновьями, отправилась в путь, сначала, от Евле до Турку, на корабле, а затем по ужасным дорогам на дилижансе до Санкт-Петербурга. Альфреду Нобелю было тогда девять лет. Перед ним открывался новый мир, а нищета постепенно превращалась в неприятное воспоминание…
Год спустя после приезда в Петербург у Анд-риетты родился сын Эмиль, а затем ещё двое детей, мальчик и девочка. Но в Санкт-Петербурге так же, как и в Швеции, была очень высокая детская смертность — из троих появившихся на свет в России детей выжил только первый, Эмиль…
Но всё-таки — какой контраст по сравнению со Стокгольмом! Эти города сближало только то, что оба они были построены на болотах. Но на этом все сходства заканчивались. Стокгольм в то время был сплошной «сточной канавой» и представлял из себя беспорядочное скопление построек. Петербург, эта «Северная Венеция», был построен по проекту архитектора Леблона. Обилие построек в барочном и классическом стилях придавало этому городу величавость, не свойственную другим городам. Всё в Петербурге казалось Нобелям огромным, прекрасным, гармоничным и, возможно, даже немного смущало. И только там Андриетта и её дети почувствовали прелесть другой, не знакомой им по Швеции жизни, жизни в мире роскоши и красоты.
Успех Эммануэля Нобеля был фантастическим. Настолько фантастическим, что спустя несколько лет он смог расплатиться со всеми своими стокгольмскими кредиторами. Дети не ходили в школу, так как отец поручил их образование нескольким учителям, приходившим к ним на дом. Среди них был Николай Зинин[3], преподаватель химии, и преподаватель языков и истории Б. Ларе Сантессон.
На Альфреда и его братьев эти два человека оказали неоценимое влияние. В зрелости Альфред Нобель свободно владел шведским, русским, немецким, французским и английским языками и прекрасно знал мировую историю; что касается познаний в химии, полученных им от Николая Зинина, то, думается, не вызывает никаких сомнений утверждение, что они не остались для Нобеля бесполезными. Однако было бы не совсем правильным ограничивать влияние, под которым проходило формирование братьев, только их общением с учителями: та эпоха сформировала свою оригинальную поэтическую культуру, а поэтому нельзя не упомянуть любимого поэта Нобеля — Шелли.