АЛЬФРЕД ВЕЛИКИЙ, ГЛАШАТАЙ ПРАВДЫ, СОЗДАТЕЛЬ АНГЛИИ

Тот факт, что литературное творчество Альфреда в целом «вторично», сам по себе принадлежит эпохе. В те времена почтение к письменному слову было велико, а способность к критическим суждениям не развита, и умение прилежно собрать и истолковать знания, доставшиеся от прошлого, считалось высшим интеллектуальным достижением. Ассер сравнивает духовные труды короля с заботами пчелы, перелетающей с цветка на травинку и собирающей мед; эта несколько банальная метафора в данном случае совершенно уместна, ибо она точно характеризует кропотливую работу Альфреда, который собирал, сортировал и систематизировал имеющийся материал, чтобы создать новое творение, мастерски составив его из знакомых элементов. Из всех альфредовских переводов «Обязанности пастыря» точнее всего следуют не только духу, но и букве латинского оригинала, хотя и здесь переводчик обращается с текстом достаточно свободно. Он переставляет слова, порой заменяет латинские термины двумя английскими синонимами и стремится воспроизвести точное значение сказанного, часто жертвуя буквальной точностью. Пропуски и неправильные толкования встречаются редко, а в большинстве вставок либо разъясняются трудные слова или неясные отсылки, либо дается более простое и конкретное толкование абстрактных понятий, в соответствии с уровнем малообразованных английских читателей.

В изложении Альфреда меньше метафизики и учености, он пишет более развернуто и более обыденным языком. Он

- 260 -

объясняет незнакомые реалии и представления на знакомых примерах и, пытаясь передать мысли автора, отделенного от него тремя столетиями, невольно рисует нам яркие картинки английской жизни IX века. Урия становится «верным тэном»227 Давида, а сам царь Давид, вместе с Исайей, Иеремией и Иезекиилем — «мудрыми людьми», уитэнами228.

Иаков, подобно Этельвульфу, альфредовскому отцу, разделил свое наследство229, правители именуются scirmenn, слуги и приближенные (ministri) — тэнами, рабы (servi) — theowas2\ а гистрионы (histriones) — «дурными музыкантами» (yfelgliwmen)232. Пурпурные одежды Альфред толкует как королевское одеяние, поскольку они служат знаком высшей власти233; манна, согласно его объяснению, «это свежая пища, упавшая с неба»234, а адамант — «твердый камень, который мы называем "athamans"»235.

Искреннее благочестие Григория Великого, его любовь к людям, благородство и внутреннее спокойствие наверняка находили отклик в сердце Альфреда, и многое в книге воспринималось им очень лично. В тех отрывках, где Григорий писал, что душа, погрязшая в мирских заботах, способна подняться над ними, предавшись ученым занятиям236; сравнивал правителя и его подданных с головой и ногами, которым голова указывает путь237, или наставлял властителей рассуждать о высоких предметах, а подданных исполнять честно свои скромные обязанности238, Альфред мог видеть отражение своих мыслей и повседневных забот.

Сравнения, заимствованные из военного и морского обихода, были ему близки и понятны. Аллегория «цитадели Души», предложенная Григорием Великим вполне в духе Беньяна*, становилась живой реальностью для Альфреда, вспоминавшего войну 878 года, и он со знанием дела переводил рассуждения латинского автора о христианах-отступниках, подобных беспечным воинам, которые, одержав победу в открытом бою, позволили захватить себя врасплох в своих надежных бургах; а также призывы укрепить бург души против коварного врага239 и сентенцию, что «любое войско становится слабее, если о приближении его знают, ибо те, на

* Джон Беньян (1628-1688) — английский писатель-пуританин, автор аллегорических романов. — Примеч. пер.

- 261 -

кого оно собиралось напасть нежданно, подготовятся к встрече»240.

Король переводил латинское hostis (враг) выразительным английским словом staelherigeas, которым в Хронике несколько раз именуют данов241, и перед его глазами, наверное, вставала его родная страна, разграбленная и сожженная.

А рассказывая о лентяе, который не приготовился зимой к весеннему севу242, о керле, возделывавшем свой сад243, о полях, простиравшихся до края земли244, Альфред, должно быть, представлял себе английские открытые поля, с их тянущейся до горизонта чересполосицей, склоны холмов и долины в весеннем цвету, и эти привычные картины наполнялись для него высоким духовным смыслом.

Любовь к метафорам и умение разглядеть высшее начало в самых обыденных вещах окрашивают короткий аллитерационный эпилог, которым завершаются «Обязанности пастыря». Альфред сравнивает мудрость Григория Великого с «водами, что Господь Сил даровал в утешение нам, жителям земли», и далее обыгрывает знакомые образы: это — чистая вода, которая растекается по заболоченным лугам маленькими журчащими ручейками или собирается в глубоком колодце для блага людей; дырявый кувшин, из которого выливается драгоценная влага, и целый сосуд, хранящий ее. Все написано просто и с долей поэзии; эти строки, как и неуклюжие вирши стихотворного пролога, вероятно, принадлежат самому королю.