Альгамбра

— Как быть? — подумал я, оставшись сам по себе. — Ждать ли здесь, пока этот нечестивец вернется и умыкнет меня на своем бешеном скакуне бог весть куда; а может, не тратя времени попусту, вырваться из сонмища этих живых мертвецов? Ваше превосходительство сами знаете, солдат долго не раздумывает. Что до лошади, то хозяин ее был завзятый враг нашей веры и королевства, так что лошадь его по законам войны была моя. Я перескочил с крупа в седло, дернул поводья, шлепнул коня по бокам мавританскими стременами: забрался сюда, так пусть и выбирается, как знает. Когда мы скакали мимо тех залов, где мусульманские конники стояли в недвижном строю, мне почудились бряцание оружия и глухой гул голосов. Я еще раз поддал коню стременами, и мы помчались вдвое быстрее. Позади раздался грохот, словно от обвала; цокнули о камень тысячи копыт; меня нагнала бесчисленная толпа, понесла и вышвырнула из пещеры; тысячи тысяч теней разлетались на все четыре стороны.

В вихре и сумятице я грянулся оземь и лишился чувств. Когда я пришел в себя, оказалось, что я лежу на уступе скалы, а конь стоит возле: упавши, я не отпустил уздечки, а то бы он, пожалуй, умчался в свою Старую Кастилию.

Ваше превосходительство легко можете себе представить мое изумление, когда я огляделся кругом и увидел заросли алоэ, индийские смоквы и прочие южные растения, а внизу был большой город с башнями, дворцами и громадным собором.

Я побрел вниз, взяв коня в повод: сесть на него я побоялся, чтоб он чего не выкинул, мало ли. По пути мне встретился ваш патруль, и я узнал от него, что подо мною — о диво! — лежит Гранада, а сам я у стен Альгамбры, крепости неустрашимого коменданта Манко, грозы всех зачарованных мусульман. Услышав это, я решил тут же явиться к вашему превосходительству, рассказать вам обо всем и упредить об опасностях вокруг и снизу, чтобы вы своевременно оборонили крепость и самое королевство от этого мерзостного воинства, затаившегося в утробе земли.

— Так скажи, друг, ты ведь опытный воин и нанюхался пороху, — сказал комендант, — как, по-твоему, вернее уберечься от беды?

— Смею ли я, простой рядовой, — смиренно сказал солдат, — давать советы вашему превосходительству, столь умудренному боевым опытом? Мне лишь кажется, что если ваше превосходительство прикажете наглухо замуровать все горные пещеры и расселины, то Боабдил со своими полчищами окажется вроде как в подземной мышеловке. А если еще и святой отец, — добавил солдат, отвесив почтительный поклон иноку и набожно перекрестившись, — удостоит освятить эти завалы и укрепить их крестами, мощами и святынями, то что против них любые заклятья нечестивых!

— Да, святыни — суть крепость нерушимая, — отозвался монах.

А комендант подбоченился, возложив руку на эфес своего толедского палаша, вперил взор в солдата и медленно повел головой из стороны в сторону.

— Неужто же, приятель, — сказал он, — ты и вправду полагал обморочить меня такими дурацкими байками об очарованных горах и зачарованных маврах? Молчать, мерзавец! — Ни слова больше. Может, ты и старый солдат, но пред тобой солдат куда постарше, так что оставь свои воинские хитрости. Эй, стража! Заковать малого в кандалы.

Скромная служанка хотела было замолвить словечко за пленника, но, глянув на коменданта, смолчала.

Заковывая солдата, один из стражей заметил, что карман его отнюдь не пуст, и вытащил оттуда длинный, туго набитый кожаный кошель. Взяв его за конец, он вытряхнул содержимое на стол перед комендантом, и надо сказать, что добыча была отменная. Перстни, украшения, жемчужные четки, сверкающие алмазные крестики, куча старинных золотых монет — все звякнули со стола на пол и раскатились по чертогу.

Правосудие приостановилось — все ползали, собираючи раскатившиеся сокровища. Один комендант, преисполненный подлинно испанской гордости, сидел горделиво и неподвижно, хотя в глазах его мелькала тревога, покуда последняя монета и последний перстень не были уложены обратно в кошель.

Монах был не столь спокоен: лик его пылал, как печь, а глаза блестели и разбегались при виде четок и крестов.

— Ах ты, гнусный святотатец! — воскликнул он. — Храм или часовню ты ограбил, стяжав столь святые реликвии?

— Ни храм, ни часовню, честной отец. Добыча-то, может, и святотатственная, но ее давным-давно стяжал тот нечестивый всадник, о котором шла речь. О ней-то я и собирался сказать его превосходительству, когда он мне запретил говорить: я, завладев чужой лошадью, положил в карман кожаный мешок, который висел у луки, и в нем, как видите, давняя добыча, с тех еще пор, как здесь и всюду хозяйничали мавры.

— Рассказывай, рассказывай, а пока что посиди-ка ты у нас в Алых Башнях: они хоть и не под заклятием, но годятся на такой случай не хуже любой твоей мавританской зачарованной пещеры, — усмехнулся комендант.