Али и Нино

Медленно перебирая янтарные четки, Сеид глядел на свои покрашенные хной ногти. Потом закрыл глаза, отчего его рябое лицо стало еще шире, и проговорил:

- Знаю, Али хан, ты хочешь жениться.

Я удивленно вскочил на ноги. В мои намерения входило обсудить с ним возможность создания военно-политической организации молодых шиитов, а он заговорил со мной, как мулла, уже готовый женить меня.

- Да откуда ты знаешь, что я собираюсь жениться? И какое это может иметь отношение к тебе?

- Желание я прочитал в твоих глазах, и хоть небольшое, но все-таки имею к этому отношение, потому что я - твой друг. Ты хочешь жениться на христианке Нино, которая меня терпеть не может, верно?

- Верно, Мустафа. И что же ты на это скажешь?

Мустафа поднял на меня серьезные умные, глаза.

- Я говорю: "Да". Мужчина должен жениться, и очень хорошо, когда он женится на женщине, которую любит. Неважно - нравится он женщине или нет. Умный мужчина не станет добиваться благосклонности женщины. Женщина - это поле, а мужчина - сеятель. Разве должно поле любить крестьянина? Нет. Достаточно и того, что крестьянин любит землю. Женись. Но помни, что женщина всего лишь поле, и не больше того.

- По-твоему выходит, что у женщины нет ни разума, ни души? - спросил я.

- И ты еще спрашиваешь об этом? - проговорил он, с сожалением глядя на меня. - Конечно. В них нет ни ума, ни души. Да и зачем они женщине? Ей достаточно быть плодовитой и рожать много детей. Не забывай, Али хан, по шариату свидетельство одного мужчины перевешивает свидетельство трех женщин.

Я ждал, что Сеид будет возражать против моей женитьбы на христианке Нино, которая к тому же не любит его, и поэтому немного нервничал. Его слова успокоили меня. Это был ответ воистину откровенного и умного человека

- Значит, тебя не волнует, что она христианка? - с облегчением спросил я. - Может быть, ей следует принять ислам?

- А зачем? - удивился он. - Существо, лишенное души и разума, не может иметь и веры. Женщина в загробной жизни не попадает ни рай, ни ад. Она после смерти исчезает, растворяется. Но сыновья, которых она родит, должны стать шиитами.

Я кивнул в знак согласия.

Сеид Мустафа подошел к книжной полке, взял запылившуюся книгу. "История династии сельджуков" - успел прочитать я прежде, чем он распахнул ее.

- Вот, на двести седьмой странице. "В 637 году хиджры в своем дворце Гебадийе скончался султан Аладдин Кейгубад. После него на трон взошел Гиясаддин Кейхосров. Этот падишах женился на некоей грузинке, и любовь его к ней была столь велика, что повелел он на монетах чеканить свой профиль вместе с изображением этой христианки. Однажды мудрецы и святые люди явились к султану и сказали: "Султан не должен нарушать шариата. Это грех". "Аллах поставил меня повелевать вами, - с гневом ответил султан. - А ваше дело - подчиняться мне...". Мудрецы ушли в глубокой печали. Однако Аллах открыл глаза султану на всю греховность его поступков, и султан вновь призвал к себе мудрецов. "Я не хочу нарушать священных законов, - сказал он, - потому что Аллах возложил исполнение их на меня. А посему повелеваю отныне чеканить на монетах изображение льва, сжимающего в передней лапе меч, - это буду я. А солнце, сияющее над моей головой, - моя любимая жена". С тех пор на гербе Ирана лев и солнце. А знатоки утверждают, что нет в мире женщин красивее грузинок".

Сеид Мустафа захлопнул книгу.

- Видишь, - сказал он, с улыбкой посмотрев на меня, - ты повторяешь то, что сделал некогда Кейхосров. Ни один закон не запрещает этого. Грузинки - одно из благ, завещанных Пророком правоверным. Пророк сказал в Коране: "Иди и возьми ее".

Его жесткое лицо вдруг смягчилось. Маленькие умные глазки засияли. Сеид Мустафа был счастлив тем, что благодаря Священной книге смог разрешить маленькую проблему двадцатого века. Весь его облик говорил: пусть знают неверные, где записана истина!

Я обнял его, поцеловал и с легким сердцем отправился домой. На пустынных ночных улицах шаги мои звучали уверенно и твердо. Теперь я нашел поддержку в Священной книге, у старого султана и всезнающего Мустафы.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Степь - ворота в таинственный и непостижимый мир. Мой конь мчится, оставляя за собой облако пыли. Подо мной мягкое, словно набитое пухом, казацкое седло. Терские казаки спят, подложив эти седла под голову, и даже стоят на них. Все свое, имущество - каравай хлеба, бутылку вина, украденные в кабардинских селах золотые монеты - казаки возят в мешках, притороченных к седлу. Но мой мешок пуст.

Степной ветер свистит в ушах. Конь уносит меня в вечность этих серых песков. Мягкая кабардинская епанча защищает меня от ветра. Воины и разбойники придумали епанчу специально для походов и грабежей. Ее в один миг можно превратить и в палатку, в нее можно и завернуть награбленное добро. А как легко с ее помощью похищать девушек - закутанные в епанчу, они сидят тихо, как птички в клетке.