Альянс бунта

Я крепче сжимаю руку Элоди и выдыхаю через нос так долго и сильно, что кажется, будто дышу огнем. Весь мой гардероб состоит из черной одежды. Рубашки, футболки, брюки, джинсы, носки, нижнее белье — все черное, или какой-то выцветший вариант серого, который когда-то был черным. Но сегодня мне захотелось надеть ярко-розовое. Оранжевое. Лаймово-зеленое. Ярко-синее. Мне хотелось выглядеть так ярко и счастливо, чтобы любой, кто меня увидит, подумал бы, что я возглавляю парад Марди Гра. Если бы это зависело от меня, то и католическая церковь, и все присутствующие здесь сегодня крупные шишки из армии США знали бы, что я праздную смерть этого ублюдка.

Но Элоди умоляла меня не делать этого. А все, что моя Малышка Эль хочет, она получает.

Мы оба в траурных одеждах застыли на скамейке как вкопанные, пока священник бубнит о том, каким замечательным семьянином был Джейсон Стиллуотер. Ногти Элоди так глубоко вонзаются в тыльную сторону моей ладони, что почти разрывают кожу.

Я концентрирую каждую молекулу своего тела, черпая силу в себе и направляя ее в точку, где встречаются наши руки, как будто могу передать ее ей, отдать столько своей силы, сколько возможно. Если бы это означало, что Элоди сможет пройти через этот фарс без каких-либо плохих последствий, с улыбкой на прекрасном лице, я бы отдал ей все силы до последней капли, пока не сдох бы.

Тянутся сорок мучительно медленных минут. Сурового вида мужчина с осунувшимся лицом и жесткой осанкой стоит у кафедры и рассказывает о том, каким замечательным парнем был Джейсон Стиллуотер, а у меня внутри все клокочет. Мне хочется ударить кулаком по чему-нибудь. Каждый мускул моего тела напрягается в желании вскочить со скамьи и, черт возьми, подраться с кем-нибудь. Учитывая, что священник — самый близкий ко мне человек, сомневаюсь, что это будет хорошо воспринято. Даже в большинстве атеистических кругов считается дурным тоном нападать на священнослужителя. И давайте будем справедливы — этому парню, скорее всего, прислал письмо кто-то, кому Джейсон Стиллуотер действительно нравился; они явно накормили его кучей бреда о том, какой он замечательный человек. Священник даже не подозревает, что говорит такие удивительные вещи о человеке, который, по мнению католической церкви, на сто процентов в этот самый момент горит в аду.

Мы встаем. Повторяем кучу всякой ерунды, которую говорит священник. Садимся. Поем гребаный гимн. Секунды отказываются превращаться в минуты. Проходит целая вечность, прежде чем священник закрывает свою Библию и прижимает ее к груди, благожелательно улыбаясь удивительному количеству людей, пришедших почтить память отца Элоди.

— По обычаю, принятому в отношении военнослужащих, мы перенесем службу на кладбище для военнослужащих, где Джейсон Эндрю Стиллуотер будет похоронен с полными воинскими почестями. — Священник фыркает, и я улавливаю отблеск раздражения в его глазах; он раздражен тем, что не может просто пойти на кладбище за церковью и похоронить этого ублюдка вместе с обычными членами своего прихода. Вместо этого ему придется ехать двадцать минут за город и затыкать уши, пока американская армия несколько раз стреляет из своих винтовок в воздух.

И, да, конечно. Погода.

— Напоминаю, что сегодня утром дождь особенно сильный, так что, пожалуйста, будьте осторожны. — Сюрреалистично, когда парень достает откуда-то из-под своего белого одеяния мобильный телефон и начинает стучать по экрану; с каких это пор священникам разрешено пользоваться мобильными телефонами?

— Бульвар Джефферсон в настоящее время затоплен, Дистрикт Вэй также перекрыт. Похоже, там произошла крупная авария, поэтому тем, кто собирается присоединиться к нам на кладбище Рузвельта, возможно, лучше воспользоваться…

Парень начинает прокладывать маршрут до кладбища, как будто он чертов навигатор или что-то в этом роде. Все выходят из церкви, переговариваясь тем тихим, уважительным тоном, каким люди разговаривают в церквях… Я жду знака от Элоди, что она готова идти. Но та по-прежнему сидит на скамье и смотрит прямо перед собой, не моргая. Если раньше она смотрела куда угодно, только не на гроб, то теперь видит только его.

— Я не могла двигаться в том ящике, в который он меня засунул, — шепчет она. — Он был такой маленький. Мышцы спины, рук и ног… каждая частичка меня кричала от боли. Я кричала. Плакала, рыдала и умоляла его выпустить меня, но он так и не выпустил. Суставы болели так сильно, что я молилась о смерти.

Моя кровь воспламеняется. Я почти взрываюсь от ярости, которая вспыхивает в моей груди.

— Я должен был быть там…

— Как ты мог? — Элоди наконец-то смотрит на меня. — Ты даже не знал о моем существовании. Ты был на другом конце света.

— Я должен был знать…

Она сжимает мою руку.

— Не надо. Это не имеет значения. Все это не имеет значения. Теперь он в ящике. Все кончено. Отец никогда не выйдет оттуда. Я могу жить своей жизнью, не беспокоясь о том, что ему вдруг станет лучше и что он найдет меня. Его больше нет. Я, черт возьми, свободна.