Голод и жажда отступили, и он спросил, может ли быть чем-то полезным ей в ее миссии. Она лишь на мгновение задумалась, а затем кивнула. Было бы здорово иметь за спиной человека, которому она могла доверять, и Британ была рада сильнее, чем ожидала, обнаружив его целым и, в основном, невредимым.
Когда они вдвоем показались из палатки, сквозь дымный туман слабо сияли звезды. Пища тяжестью легла в желудке Британ, и она заявила, что готова отправиться в кровать. Джералунд скептически разглядывал ее, потирая бородатую челюсть.
«Леди, в этой дыре я бы нигде не чувствовал себя в безопасности во сне».
«Тогда будем по очереди дежурить».
Они нашли комнатки по соседству, именовавшие себя таверной, хотя это были всего лишь бревенчатые строения с тремя стенами с брезентовой крышей. В каждой комнатке были подогнанные друг к другу доски, с набитыми узкими планками, чтобы спящий не скатился. Это было лучшее, что они смогли найти, и не было дешевым, но, по крайней мере, им не пришлось лежать в грязи.
Джералунд сел в своей комнатке, вытащив из ножен и положив на колени меч. Британ раскатала одеяло и легла рядом со своим арбалетом. Сон долго не шел. Обитатели форта разговаривали в полный голос, и любая деятельность, казалось, сопровождалась лязгом, стуком или треском. Всю ночь горели факела, пока часовые нервно высматривали крадущихся по развалинам повстанцев. Было три тревоги, все ложные. Британ дремала менее часа, когда дежурство Джералунда закончилось. Она без жалоб сменила его, но то, как бывалый солдат свернулся на своей кровати и тотчас заснул, вызвало у нее огромную зависть.
Она пустым взглядом уставилась в темноту, вздрагивая от каждого звука, пока светлеющее на востоке небо, наконец, не закончило эту шумную тревожную ночь.
Воодушевленные первой за много дней победой, кхурские кочевники возносили благодарности Торгану, пустынному богу мщения. Каждая семья пожертвовала козла или барана. Когда церемонии были закончены, в лагере стоял сильный запах крови, и он напоминал поле боя.
Адала сидела под защитным пологом своей маленькой черной палатки, накручивая нить на веретено и готовясь ткать. Подошел Вапа, из уважения не говоря не слова, пока его тень не упала на колени его кузины.
«Маита», — сказал он, — «Я выбрал для жертвоприношения прекрасного белого козла. Тебе, как главе семьи, следует принести эту жертву».
Она сосредоточенно продолжала свою работу, накручивая нить ровными прямыми петлями. Для получения плотной ткани натяжение было критичным. Плотность будет постоянной, лишь если нить будет равномерно накручена на веретено. Вапа молча ждал, зная, что она ответит ему в свое время.
«Пощадите это животное», — наконец, сказала она.
«Может, мне сделать это за тебя? Если ты занята…»
Она сделала паузу, держа нить туго натянутой относительно почти полного веретена, и посмотрела на него. — «Кузен, если ты своей болтовней испортишь мне работу, я буду очень недовольна!»
Он низко поклонился, лицом до земли. Она с отвращением фыркнула. — «О, вставай! Я что, хан, что ты унижаешься передо мной?»
Он присел на корточках на теплый песок и принялся наблюдать, как она продолжает свою работу, наматывая нить, сперва медленно, чтобы вернуть потерянный ритм. Нить была насыщенного золотисто-желтого цвета, оттенка, давно ассоциировавшегося с ткачихами Вейя-Лу. Этот цвет получался использованием комбинации цветков, включая повсеместные одуванчики и редкие белые пустынные розы. Другие племена пробовали повторить его, но никто так и не приблизился к сочности и невыцветающей долговечности золотого цвета Вейя-Лу.
Когда Вапа заговорил снова, он говорил тихо, чтобы не нарушить сосредоточенности Адалы.
«Все семьи принесли жертву Хозяину Пустыни». — Произносить имя Торгана считалось к несчастью даже среди его детей. — «Почему мы не поступаем так же?»
«Не сегодня. Моя
Вапа был вынужден согласиться. После множества смертельных разочаровывавших стычек с