Тогда в стране был такой порядок. В канун больших праздников в учреждения и на предприятия поступали дефицитные продовольственные товары в продуктовых наборах. В каждом из них, как правило, была палка сухой копченой колбасы, банки с икрой, ветчиной, балыком. А еще - килограммовый пакет гречневой крупы, индийский чай или растворимый кофе, красивая жестяная банка леденцов 'Монпансье' и пачка печенья 'Юбилейное'. Это были менее дорогостоящие, но столь же недоступные в магазинах продукты.
Сотрудники охотно эти наборы покупали. Использовали единственную возможность украсить праздничный стол гастрономическими изысками - рыбными и мясными деликатесами.
И вот теперь я наблюдала, как мои одноклассники легкомысленно употребляют всю эту благодать в неограниченном количестве. В школе, на завтрак! В качестве перекуса на переменке! Причем делают это так, будто жуют сухой хлеб: лица у них были совершенно постные.
Я ничего не поняла. Молча взяла прыгалки и вышла из класса.
Дома я рассказала об этом отцу. Он был смущен и не знал, что сказать. Говорить со мной о социальном неравенстве в обществе развитого социализма, о привилегиях партийной элиты он не мог. Во-первых, я бы ничего не поняла. Во-вторых, это было опасно - и для него, и для меня: спецслужбы СССР не дремали, а в школе я легко могла проболтаться о нашем разговоре. И все-таки он сумел осторожно разъяснить мне положение дел. Из беседы с ним я усвоила две важные вещи. В стране существовал определенный порядок: простые люди ели хлеб, партийные работники и чиновники - икру. Их дети, конечно, делали то же самое. Это минус. Зато все ребята в стране равных возможностей могли учиться вместе и даже дружить. Это плюс.
- В общем, не стоит об этом думать, - завершил свою сбивчивую речь мой папа.
Я сразу поняла, почему моя учительница называет некоторых учеников только по имени и уделяет им намного больше внимания, чем другим. Сообразила, почему этих ребят подвозят к школе черные 'Волги'. А когда настала зима и наша школьная раздевалка оказалась завешанной дубленками и пыжиковыми шапками, не удивилась. В моем мире 'простых людей' не продавались дубленки, а пыжиковые шапки были непозволительной роскошью. Их никто не носил. Но в элитной спецшколе ? 20 было возможно все.
Я спокойно отнеслась к новому знанию. Излишнее внимание учительницы мне было ни к чему, а без икры с осетриной я вполне могла обойтись.
И все-таки это знание покоробило мою душу. Ведь я была достойной дочкой своего отца. И мне, как и ему, было присуще обостренное чувство справедливости.
Мой мир детских представлений и радужных надежд рухнул. Его уничтожили 'плохая ученица', 'толстая Платониха' и пыжиковые шапки моих одноклассников. Я возненавидела школу.
Это имело далеко идущие последствия.
Часть II
ВОПРЕКИ ЗАПРЕТАМ
Глава I
БУНТ
Я открыла дверь нашей квартиры и решительно обогнула торчащую посреди коридора согбенную фигуру Марфуши.
- Здрас-сте!
Мне было двенадцать лет, я уже училась в шестом классе и теперь нисколько не боялась свою устрашающего вида соседку. Марфуша стала совсем дряхлой и малоподвижной. Она никак не отреагировала на мое появление, медленно подняла стоящую перед ней табуретку, бухнула ее на пол и продолжила свой нелегкий марш на кухню.
Дома никого не было. Я бросила портфель на диван и с отвращением содрала с себя школьную форму. Все, со школой на сегодня кончено! Домашние уроки я делать не буду, завтра на переменках письменные задания спишу у подружек, Юльки Горбовой или Ольки Морозовой, а устные... Если вызовут к доске - как-нибудь отвечу. Быстренько пролистать в начале урока учебник - плевое дело! Обедать я не буду тоже, нельзя. А вот заняться своим внешним видом нужно обязательно!
Я достала из ящика своего письменного стола плоскую белую пластмассовую коробку с надписью 'Грим театральный'. И еще одну, маленькую картонную. На ней было написано: 'Тушь для бровей и ресниц 'Ленинградская'. Посмотрела в угол комнаты: там стояла швейная машинка. Может быть, подождать с макияжем, а сначала ушить купленную вчера мужскую рубашку?
Голова неожиданно закружилась, накатила волна слабости. Меня качнуло. Черт, опять! Как бы в обморок не грохнуться! Ведь два дня уже ничего не ела!
Я присела на стул. Может, пожевать чего-нибудь? Немножко... Нет! Раз решила голодать три дня, буду держаться до завтрашнего обеда! А обмороков я не боюсь, падала уже. И вставала. Как ни в чем не бывало. Выдержу!
'Толстая Платониха' против Ольги Платоновой не играет!
***
Школа сделала мне очень серьезный жизненный вызов. Она предъявила требования, которые я не могла удовлетворить. Она создала противоречия, разрешение которых было для меня делом невозможным. Она поставила вопросы, ответы на которые я не знала.
Я не могла справиться с учебой. И не потому, что была глупа или рассеянна. Моя психическая организация требовала специфического, адекватного ей подхода к обучению. Но в те времена поголовной уравниловки о таких подходах даже не задумывались.