Аляска (СИ)

С тех пор мне в его присутствии покоя не было. Я должна была постоянно держаться настороже. Он применял ко мне все 'приколы', которыми в школе его щедро потчевали одноклассники. Я садилась на стул и со всего маху падала на паркет, больно ударившись головой, - стул предусмотрительно отодвинул брат. Он постоянно носил при себе иголку и только ждал удобного случая, чтобы пустить ее в ход. Я громко вскрикивала от укола, а он хохотал, если рядом не было родителей. Или с довольной ухмылкой отвечал на их сердитые восклицания:

- А причем здесь я?!

Он плевался в меня из трубочки жеваной промокашкой. Одним ударом ладони превращал в жалкую лепешку фигурку из воска или пластилина, над которой я, высунув язык, трудилась целый час. Он обливал подол моего платьица чаем, а потом объявлял:

- Мам, Оля опять чай на себя пролила!

Он с удовольствием отрывал у моих кукол головы. Отнимал у меня конфеты. Прятал мои игрушки...

Впервые в жизни я столкнулась с таким изощренным, садистским, беспощадным злодейством. Я ревела, возмущалась, кричала, топала на него ногами. Но этим доставляла своему мучителю еще большее удовольствие. Я искала защиты у родителей. Но брат издевался надо мной либо в их отсутствие, либо представлял дело так, что я выглядела виновницей конфликта. В последнем случае мама безоговорочно принимала ту версию, которую излагал Саша. А папа...

Отец обладал обостренным чувством справедливости. Он не мог наказать сына, если не имел явных доказательств его вины. А в большинстве случаев он этих доказательств не получал. Саша знал, что делал. И умел толково обосновать свою невиновность. Четырехлетняя девочка вполне может упасть со стула: неуклюжая еще! И оторвать у куклы голову - мало ли что глупый ребенок сделает с игрушкой! И сломать пластилиновую фигурку - не понравилась, и дело с концом!

Но каким бы предусмотрительным мой брат не был, он все-таки оставался в своих злодействах всего лишь хитрым мальчишкой. И отец, конечно, видел его насквозь. Но не знал, как меня защитить.

Иногда вечерами он был вынужден задерживаться на работе. И, скрепя сердце, поручал сыну привозить меня из детского сада. Я думаю, что при этом Саша испытывал двойственные чувства. Конечно, он злился, потому что не желал брать на себя дополнительные обязанности, тем более, по отношению ко мне. Но, думаю, должен был испытывать и радость. Ведь по дороге от детского сада он получал возможность измываться надо мной сколько душе угодно!

- Давай, собирайся! - хмуро говорил он, приходя за мной. А я одевалась и думала, какие пытки приготовил он для меня сегодня... Я чувствовала себя совершенно беззащитной! Он мог начать издеваться надо мной прямо в раздевалке. Прятал за спину мою куклу или садился на варежку. А пока я искала ее, презрительно сквозь зубы цедил:

- Малявка-растеряха бестолковая!

Спрятанная вещь оставалась ненайденной до тех пор, пока я не начинала от бессилия плакать или пока за поиски не принималась воспитательница.

Он мог посреди дороги отстать от меня на несколько шагов и укрыться за деревом. Обнаружив, что его рядом нет, я начинала испуганно озираться. Как я доберусь до дома одна?! Проходили минуты, брат не появлялся. Я начинала робко звать его, холодея от страха, опасаясь уходить с того места, где он меня оставил. Наконец, мой горестный испуганный рев оглашал всю округу!

- Что с тобой, девочка? - склонялись надо мной прохожие. - Ты потерялась? Где твоя мама?

И тут, вдоволь насладившись моим страхом и унижением, появлялся брат.

- На минуту нельзя отойти! - ворчал он, больно дергая меня за руку. - Совсем, что ли, с ума сошла?! Пойдем!

Дома я жаловалась отцу. Брат привычно оправдывался, придумывал про меня небылицы. Мой дрожащий от обиды голосок и заплаканные глаза были лучшим свидетельством лживости его слов. Отец мрачнел и тяжело смотрел на Сашу. Он наказывал его, ставил в угол. Подолгу с ним беседовал, пытаясь в который раз внушить простые человеческие истины.

- Ведь это твоя родная сестра! Разве родных обижают? Ты ее защищать должен, ведь она совсем маленькая! Будь с ней рыцарем, мужчиной!

Брат его не слышал. Он, старательный мамин ученик, мало ценил те качества, которые пытался привить ему отец. Благородная мужественность не имела для него никакой ценности!

Это окончательно определило отношения отца с сыном.

Однажды, после моей очередной 'прогулки' с братом, папа посмотрел на мое зареванное личико, перевел взгляд на сына и тихо спросил:

- Зачем ты это делаешь?.. Что ж ты за человек такой получился?..

Он не стал возмущаться, ругать Сашу, наказывать и учить уму-разуму, как было раньше. Он просто молча помог мне раздеться, обнял и повел умываться.

Если до этого он еще питал надежды по поводу своего влияния на сына, то теперь они оставили его. С того момента он стал относиться к Саше ровно и отстраненно. Без всяких претензий. А мне сказал:

- Ладно, Оля. Потерпи. Справимся!

Он отдал мне всю свою отцовскую любовь и заботу. Всю, без остатка. Ту любовь, что раньше пытался делить между дочерью и сыном.

***

Наше с папой утро начиналось с зарядки.