Алиби

На землях, где Генрих IV решил создать новую площадь, когда-то стоял замок Турнель, известный своими башнями, — именно там в 1559 году скончался король Генрих II, его погубила рана, полученная по ходу дружеского поединка с человеком, носившим явственно чужеземное имя: Габриэль де Монтгомери. После кончины Генриха II его жена, Екатерина Медичи, снесла замок Турнель. Екатерина и по сей день считается злобной, коварной и мстительной королевой — самым гнусным ее деянием стала Варфоломеевская ночь 1572 года, когда были преданы мечу сотни французских протестантов. Еще одна горькая историческая ирония заключается в том, что протестант Генрих IV, который надеялся умиротворить французских католиков, женившись на дочери Екатерины и Генриха II, королеве Марго, не только не смог предотвратить кровопролитие, разразившееся сразу же после их свадьбы, но и сам сорок лет спустя погиб от руки религиозного фанатика, причем всего в нескольких кварталах от того места, где окончил свои дни Генрих II. До завершения строительных работ на площади он не дожил.

Генрих IV и Сюлли были слишком практичны, чтобы заслужить звание визионеров, и все же в каждом из них была толика визионерства. По их изначальному замыслу, под аркадами должны были поселиться простолюдины: торговцы, производители тканей, а также квалифицированные иностранные рабочие, скорее всего получавшие субсидии от государства. Идея была здравая, поскольку Сюлли, как и другие французские министры финансов, мудро привлекал иностранную рабочую силу, чтобы Франция могла производить продукцию на своей территории, а потом экспортировать то, что иначе пришлось бы покупать за границей. Однако в данном случае план оказался непрактичным. Дело в том, что недвижимость тут была элитная. Свою эксклюзивность площадь подчеркивала, в частности, тем, что, согласно проекту, фасады зданий не смотрели на остальной Париж, а выходили, во всей своей элегантности, друг на друга — как будто наслаждаться их видом было дозволено не прохожим — те и не догадаются о существовании скрытой площади, — а только немногочисленным счастливчикам.

Площадь Вогезов обладает всеми свойствами роскошного двора, вывернутого наизнанку, — именно это и подметил Корнель в своей комедии «Королевская площадь». Все живут бок о бок, все вращаются в одних кругах, всем до всех есть дело. Выгляни в окно — и вот тебе напоказ чужое грязное белье. Впрочем, не спешите в это поверить: как говорила о жизни при дворе мадам де Лафайет, здесь все не то, чем кажется. Площадь Вогезов — и Корнель мгновенно об этом догадался — не просто идеальный золотой берег, но еще и идеальная сцена.

Впрочем, никто из обитателей площади нисколько не сомневался в том, что они находятся в центре вселенной. Они были щетинисты, язвительны, заносчивы, сварливы, злопамятны, фривольны, благовоспитанны, а превыше всего — склонны к замкнутости на себя, что в итоге привело к самоненавистничеству. Их мир, как и сама площадь, был полностью обращен вовнутрь, и в результате их не только снедало лукавство, но еще и подстегивали разъедающие изнутри, невротические формы интроспекции. Ни одно общество — включая и древнегреческое — не пыталось разъять себя настолько тщательно, аккуратно, заглянуть в жерло вулкана и постоять там завороженно, вглядываясь в худших его химер. Да, на людях они бодрились, но по большей части были пессимистами до мозга костей. Ирония, которую они выплескивали в мир, была мизерной в сравнении с той, которую они приберегали для собственных нужд.

Ларошфуко, писавший самую чеканную прозу в истории, высказал это точнее всех своих современников. Максимы его кратки, проницательны и безапелляционны. «Наши добродетели — это чаще всего искусно переряженные пороки». «Мы всегда любим тех, кто восхищается нами, но не всегда любим тех, кем восхищаемся мы». «Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у ближних». «Сознаваясь в мелких недостатках, мы тем самым пытаемся убедить общество в том, что у нас нет более существенных». «В невзгодах наших лучших друзей мы всегда находим нечто приятное для себя».

Сегодня громкое эхо пессимизма и интриг на площади почти угасло. В аркадах пристроились художественные галереи, лавочки, рестораны, даже крошечная синагога и детский сад. Доступ на площадь Вогезов разрешен не только тем, у кого есть ключ, — как оно было когда-то. Теперь в теплый летний полдень один из четырех ухоженных газонов — французские садики всегда делят на четыре части — открыт для всех, и здесь влюбленные и родители с колясками могут устроиться на травке, в манере, которую до сих пор еще нельзя назвать привычной для Парижа. Вокруг площади сосредоточена вся культурная жизнь квартала Маре. В двух шагах — оперный театр Бастилии, чуть подальше к западу — музей Карнавале, к северу — Еврейский музей и музей Пикассо. Улица Вьей-дю-Тампль, одна из самых живописных в Маре, пересекает сохранившийся еврейский квартал.