Алиби

– Чтобы вы всегда могли позвать меня, – объяснила Амели. – Я буду помогать вам, – сказала она так, будто только что решила это.

– Судя по всему, это надолго, – с заметным сожалением сказал он, Глядя на Амели, надеясь уловить по её лицу мнение на этот счет. – А здесь, кто-нибудь? – что-то не договорив, обвел он комнату взглядом.

– Нет, – покачала она головой. – Не беспокойтесь. Здесь никто не бывает. Только Томас. Из тех, кого вы еще не видели. Но он добрый. Он тоже воевал. Правда, с французами. И тоже был ранен.Андрей с пониманием кивнул, прикрыв глаза. Ему снова стало хуже. Он опять почувствовал температуру, но старался поддерживать разговор.

– Вам удобно здесь? – спросила Амели, пересев теперь в плетеное кресло, стоявшее у кровати, слева. Андрей снова открыл глаза, и, увидев её теперь, не справа, где она была несколько минут назад, а слева, вздрогнул.

– Вполне, – отвечал он. – Спасибо. И опять прикрыл глаза. Что-то, осознав, Амели поднялась и, пообещав принести гонг, ушла.

– А газеты? – спросил он, когда дверь уже закрылась. И почувствовал, что теперь, когда она ушла, ему стало немного легче. Но не надолго. Теперь пришло другое. Он впервые за все последнее время подумал о том, в какую скверную историю он попал, и как нескоро ему удастся, если вообще удастся, выбраться. Даже если лечение пойдет более или менее благополучно, он не может легализоваться здесь до тех пор, пока ни кончится война. По законам военного времени он должен быть интернирован. А значит – плен. Уходить нелегально самому – большой риск. Документы потеряны где-то в болоте. Он хорошо помнил, что, когда они с Чистилиным увидели озеро, оба были в одних рубахах. Оставалось одно – как можно скорее выздороветь и надеяться на лучшее. Не видя никакого другого способа поскорее уйти, он уснул, с удовольвствием отдав свое тело перинам. Потом он слышал, как приходила Магда. Он узнал её низкий, почти мужской, голос. Она поставила на стол новый кувшин с водой. Он понял это по стеклянному звуку, возникшему от прикосновения кувшина к подставленному под него блюдцу. Потом Магда говорила с кем-то о газетах.

– Положи их сюда, поближе, вот сюда, – говорила Магда кому-то. – Сейчас он все равно читать не будет, а когда проснется, увидит их на столе.

– Когда он проснется, будут другие газеты, – возразил мужской голос. И Андрей подумал во сне, что это, должно быть, Томас. Потом, уже совсем поздно, приходила Амели. Она постояла у кровати, распространяя в комнате запах какого-то душистого бальзама, льющегося от ее зеленого платья с белым воротничком. Он представлял себе это по памяти, не открывая глаз. Даже тогда, когда она давала ему порошки, опять приподняв плечо. Потом ушла и Амели. И он снова остался один, радуясь во сне тому, что до утра его никто тревожить не будет. Спал он плохо, все так же, продолжая все слышать и ощущать. И лишь под утро уснул, как ему показалось, по-настоящему. Хотя по-прежнему возвращался к одной и той же мысли – болит или не болит плечо.

***

На Викторию народ стал прибывать с утра. Редкие, стремительно уплывающие облака и открывающееся за ними, словно большая вода, свободное ясное небо обещали хороший день.

Праздник Фонтанов. У всех вместе и у каждого – свой. На скамье справа, у самого большого фонтана, уже сидела Катерина. Рядом с ней – Бурмистров. Он внимательно слушал, о чем говорила она. Незнакомая, но уже всем известная, женщина с седой челкой, о чем-то рассуждала, стоя рядом с человеком в оранжевом пиджаке. Она явно кокетничала, время от времени смеясь. Но говорила и смеялась она одна. Цаль только слушал, то и дело, поглядывая по сторонам, будто ища кого-то. Тогда женщина с челкой умолкала, ожидая момента, когда она снова сможет рассчитывать на его внимание.

– Ну, слава Богу, – сказала Катерина, увидев, Горошина. – Наконец-то.

Михаил был в синих, вельветовых, джинсового покроя, брюках и плотной хлопковой серой рубашке.

– Да, давно не виделись, – согласился Горошин. – Ну, как? – спросил он о Катином муже. И она поняла его.

– Немного лучше. Врачи обещают отдать домой. Завтра заберу, – сказала она коротко. – Ты-то, как? – в свою очередь спросила Катерина, – хотя вижу. Молодой, красивый, – почему-то улыбалась она. – Вот кого надо посылать в Грецию, а не Таньку твою, – обернулась она к Бурмистрову, смеясь, обнажая свои безукоризненные зубы.

Горошин посмотрел на Сашку.

– Пусть её, – по своему обыкновению сказал Михаил. – У меня лужайка есть, – проговорил он так, что все поняли – он сказал правду.

Некоторое время молчали.

Мимо шли, сидели на скамьях, собирались в группы, разговаривали старики, люди помоложе, дети. Здесь же, рядом – собаки и голуби…

Всем было хорошо в это летнее утро. Дети подбегали к фонтанам, подставляя воде руки, головы, лица. Старушки макали в прохладную воду платочки, чтобы охладить то, что накалилось. – Ребята, Буров идет, – первой увидела Бурова Катерина. – Ну, что, все? – обвела она присутствующих взглядом.

– Нет, не все, – сказал кто-то рядом. Михаил обернулся. Это был Пер. Улыбаясь, кивком головы он приветствовал присутствующих.