Алиби Алисы

— Ты пошла в художественное училище, но бросила. Провела год в Индии, работала с сиротами в Камбодже, а потом поселилась здесь, потому что с этим местом у тебя связаны приятные детские воспоминания. Ты работаешь горничной в «Лалике», чтобы снова скопить денег на путешествия. Все. Вот это — ты.

Я покачиваю Эмили, прижимая ее к плечу.

— Единственной правдой во всем этом является то, что я работаю в «Лалике». Единственной.

— Да что за хрен! — шумно выдыхает он. — Ты согласилась на это после Скарборо. «Только уберите их от меня и дайте пожить нормальной жизнью». Разве это не твои слова?

Он подходит ко мне, вырывает Эмили у меня из рук и бросает ее на диван лицом вниз. Она не плачет. Или мне просто не слышно?

— Ты — последний мерзавец.

— А ты — взрослая женщина. Так что веди себя соответственно. Тебе кажется, что у тебя проблемы? Выйди на улицу, скажи, как тебя зовут, и ты увидишь, что произойдет. Упомяни свое имя и адрес в «Твиттере», и я гарантирую, что через неделю ты будешь мертва.

— Не говори так. — Слеза скатывается вниз по моему носу. — Ты ведь сам сказал, что никакой угрозы нет. Иногда я думаю, что лучше мне умереть — по крайней мере, не нужно будет все время бояться.

Он бросает взгляд на Эмили, а потом на часы.

— Блин. Мне пора возвращаться. У меня совещание.

— А ты скоро придешь снова?

— Не знаю. — Этот его ответ беспокоит меня. Обычно он хоть как-то намекает на то, когда мы увидимся в следующий раз. Дойдя до двери, он оборачивается. — Сделай мне одолжение, не ходи больше никуда с куклой.

— Почему?

— Ты привлекаешь к себе внимание. Скажи, что ее забрал к себе отец.

— Я не могу этого сделать. О ней знает слишком много людей.

— Тогда скажи им, что она умерла!

Он знает, что зашел слишком далеко. Я поднимаю Эмили с дивана и зарываюсь лицом в ее холодную пластмассовую шею. Все вокруг меня рушится.

— Почему ты сегодня такой ужасный?

Я не смотрю в его сторону, только слышу, как дверь открывается.

— Я разузнаю про Тессу Шарп, хорошо? Так и быть, сделаю это для тебя. Только, пожалуйста, перестань морочить мне голову с переменой имени. Позвоню через несколько дней.

— А что мне делать пока?

— Иди на работу и встраивайся, — он с отвращением смотрит на Эмили. — И перестань, наконец, всем врать.

Я достаю из-под панциря бронзовой черепашки, стоящей на журнальном столике, несколько мятных леденцов и протягиваю их Скантсу.

— Погрызи перед совещанием. От тебя разит.

Глава седьмая

Среда, 30 октября

Все утро слова Скантса чирикают в моей голове, как пташки, пытающиеся разбудить Золушку. Ты должна сосредоточиться на Джоан и забыть обо всех остальных ролях. Полностью погрузись в Джоан, пока не забудешь все остальное.

Родилась в Ливерпуле двадцать девять лет назад.

Три брата. Один в Брисбене. Системный аналитик. Другой в Дубае, и еще один — адвокату в Йорке. Родители погибли на Крите десять лет назад. Стивен и… Ну вот, я не могу даже запомнить имя моей мнимой матери.

Училась в киношколе, нет, в художественном училище. Бросила. Провела год в Индии. Работала в приюте где-то там еще. Вернулась обратно, но снова хочу путешествовать, поэтому коплю деньги, работая в «Лалике».

И все это совершеннейшая ложь, абсолютно несравнимая с теми невинными сказками, которые я рассказываю незнакомцам. Ну, говорю в парикмахерской о своем красавце муже и детях людям, которых больше никогда не увижу. Ну, рассказываю продавцу пончиков о моих несуществующих романах. Но это — как в игре «Хочешь — верь, хочешь — не верь», в которую мы любили играть с Фой. А тут ведь речь идет о моем свидетельстве о рождении, паспорте, работе. Меня тошнит от всего этого с тех самых пор, как я стала Мелани Смит, которая работала в «Макдоналдсе», чья сестра жила в Бернли, а родители уехали за границу. Я так больше не могу. Джоан Хейнс навевает на меня тоску, постоянно напоминая, кем мне не позволено быть:

Алисой Клементиной Кемп.

Моими родителями были Дэниел Кемп и Фэй Эллис, любившие друг друга с самого детства. Дэнни был строителем, а Фэй — учительницей. Роды продолжались семнадцать часов и завершились кесаревым сечением в 5:46 утра в сочельник. Отец держал меня на руках, и они обсуждали мое имя. С первым определились быстро, а вторым хотели как-то намекнуть на Рождество. Отец при упоминании Рождества всегда вспоминал запах свеже-очищенных клементинов. Не успел он поделиться этой мыслью с матерью, как она замолчала. Врачи сказали, что произошло кровоизлияние — в матке остался кусок плаценты. По словам коронера это «была непростительная небрежность, которая дорого обошлась семье». Началась шумиха в прессе. Отец получил компенсацию и употребил ее на то, чтобы купить дом в Бристоле на Смит-роуд, поближе к стадиону, где играла его любимая команда.