Алиби для красавицы

Безрадостные размышления Надежды были прерваны телефонным звонком.

– Простите, это профессор Залевская? – раздался неуверенный женский голос.

– Ее сейчас нет… Но если нужно что-то передать…

– Да-да, конечно, – оживилась девушка, – это говорят из больницы по просьбе профессора Зайончковского.

– Говорите, девушка, я записываю! – чуть не завопила от радости Надежда.

– Значит, лаборант Рузаев Юрий Викторович, Рябовское шоссе, дом тринадцать, квартира двадцать два… Это все, но вы передадите профессору Залевской? Я обещала…

– Не волнуйтесь, я обязательно все передам! Спасибо вам! – Надежда повесила трубку и закрутилась по кабинету.

Виктория была занята, да и зачем она нужна? То есть она нужна, и спасибо ей за то, что выяснила насчет флюосцина, но что теперь-то делать? Есть адрес того человека, допустим, по справке можно будет узнать его телефон. Позвонить и спросить: а не вы ли, случайно, украли из лаборатории профессора Зайончковского ампулу с флюосцином? И не вы ли подложили ее в цветок девушке-скрипачке? Идиотство какое-то…

Виктория, конечно, скажет, что нужно идти в полицию. Но в какую полицию? Куда конкретно, по какому адресу? В то районное отделение, которое расследует смерть малозаметной пожилой женщины Марии Потаповны? Но профессор Зайончковский болен, а они в этом деле посторонние, их и слушать там не будут. Или обращаться в районное отделение (другого района), из которого приходили в квартиру покойной соседки Зинаиды Павловны? И там рассказывать историю про цветок, приводя в свидетели саму Зинаиду, соседа Ивана Феоктистовича и привлекая Викторию в качестве эксперта? Не поверят, даже заслуги и титулы профессора Залевской не помогут. У них считается, что девушка умерла от естественных причин. Дело закрыто, а поскольку никто их не теребит, то и не станут они начинать расследование.

Либо же она, Надежда, должна пойти завтра к следователю Громовой и долго и нудно объяснять той все сначала, что называется, от печки. Вряд ли у Громовой достанет желания и времени выслушать такую невероятную историю, тем более что Надежда и сама еще не понимает, в чем же тут дело. На первый взгляд и связи-то никакой нет в этих смертях, только что девушки были знакомы и обе на скрипке играли. Нет, Громову надо бить неопровержимыми доказательствами, иначе только хуже сделаешь.

Таким образом, убедив себя, что совершенно необходимо разобраться в этом деле спокойно, не привлекая посторонних, Надежда Николаевна Лебедева спрятала листок с адресом Рузеева подальше в сумочку и тихонько выскользнула из кабинета своей подруги Виктории, тщательно прикрыв за собой дверь.

Скрипка звучала еле слышно, как будто теряющий силы женский голос тихо жаловался на свое одиночество. Он нажал кнопку, остановив запись: она не доставляла уже прежней радости, прежнего умиротворения. И боль, эта мучительная боль, стягивавшая железными обручами его череп, не проходила, а усиливалась от звуков музыки… Значит, он ошибался, эта музыка недостойна его преданности, его служения?

Он обхватил голову руками, стараясь унять боль или хотя бы не дать ей разорвать голову на куски, выплеснуться за пределы мозга…

Охваченный лихорадочным возбуждением, он взял заранее подготовленную сумку и выбежал на улицу, пошел быстрыми шагами все туда же – туда, куда гнала его боль, туда, куда звала его единственная цель… Он налетел на какого-то толстого старика, тот обернулся и долго кричал вслед злобные и бессмысленные слова, но это было несущественно, это не имело никакого значения. Важно было только одно: он наконец понял, что должен сделать, понял, что до сих пор неверно себя вел. Он был слишком деликатен. Сейчас он докажет, что он – настоящий мужчина… Ведь им всем, всем этим жалким и жадным самкам нужно одно: им нужно почувствовать сильную руку повелителя, властелина, хозяина…

Когда-то ему казалось, что она – не такая, как все, но он ошибся. Он видел силуэты на шторах, и его мир перевернулся. И сам он изменится.

Лихорадочно оглядываясь по сторонам, он наконец увидел то, что нужно: старенький побитый «Москвич»-пикап, небрежно припаркованный, грязный, наверняка давно оставленный в переулке. Осмотревшись и убедившись, что вокруг безлюдно, он достал из сумки крючок-отмычку. Повозился с замком, и дверца поддалась. С зажиганием пришлось помучиться гораздо дольше, но его цель так ярко горела впереди, так громко и горячо звала его, что никакие препятствия не могли уже его остановить.

Машина завелась, и через двадцать минут он уже остановился перед тем самым домом…

Теперь началось самое трудное. От него требовалась выдержка, сдержанность, а это так тяжело – держать себя в руках, когда голова раскалывается от боли, а впереди горит цель и зовет, зовет, не умолкая…

Но он взял себя в руки, вышел из автомобиля, по щиколотку провалившись в ледяную кашу, обошел пикап вокруг и приготовился ждать, ждать столько, сколько понадобится… хотя он знал – об этом говорили его внутренние часы, настроенные только на нее, на ее распорядок – очень долго ждать не придется, что скоро она должна появиться.