Алиби для великой певицы

Любимым праздником атеиста и коммуниста Мильке был сочельник, хотя и в этот день он допоздна засиживался в министерстве. Но это была просто дань партийной традиции: коммунист-руководитель рано с работы не уходит.

— В сочельник, — говорил Мильке сыну, — в нашей стране ничего не случится. На этот счет можно быть совершенно спокойным.

Домашние ждали его с нетерпением. Когда Мильке, наконец, приходил, доставали обязательную рождественскую пластинку «Тихая ночь, святая ночь». Затем специально для отца ставили органную музыку Баха и пластинку с записью колокольного звона. Эти записи действовали на министра расслабляюще.

На Новый год он слушал после обеда девятую симфонию Бетховена. Он любил мощные голоса, такие, как у Ивана Реброва, и разведчики доставляли ему из ФРГ все новые диски Реброва. Мильке предпочитал большие хоры, потому что сам очень неплохо пел.

Специально для охоты он собрал отряд трубачей, чтобы они по старинному обычаю трубили в охотничьи рожки. Трубачи производили большое впечатление на советских гостей, которых обязательно везли пострелять кабанов.

Охотился Мильке вдвоем с сыном Франком. Обычно они отправлялись вечером в пятницу. Сначала Франк только наблюдал за отцом, затем сам стал охотником. Мильке подарил ему переделанный для охоты польский карабин и к нему дорогой западногерманский оптический прицел. Прицел преподнесли министру в день рождения сотрудники главного разведывательного управления.

Из его охотничьего домика два кабеля — электрический и видео — длиной в три километра вели к лесной поляне. Там были установлены прожектор и видеокамера. Из своей спальни престарелый охотник мог увидеть на экране, какой олень забрел на его поляну.

Если он не ходил на охоту, то в воскресный день усаживался на скамейке под большой липой, выросшей перед охотничьим домиком, больше похожим на помещичью усадьбу. Мильке ставил рядом с собой транзистор, чтобы не пропустить новости, читал газеты, приветливо разговаривал с жителями деревни, лесничими, обслугой охот ничьего замка.

В выходные дни Мильке много гулял пешком, укутавшись в зеленый охотничий наряд. Если где-нибудь в лесу замечал обрывок бумаги или брошенный пластиковый пакет, он немедленно вызывал обслугу и велел убрать.

По его приказу три тысячи гектаров лесных угодий были отгорожены и переданы в ведение министерства госбезопасности. Мильке гордился тем, что у него получился настоящий заповедник, где стали селиться коршуны и орлы.

Забывая о классовой борьбе, Мильке внушал сыну:

— Немецкие дворянство и бюргерство так заботливо ухаживали за лесом, что нам не грех бы перенять некоторые их моральные и культурные ценности.

В обыденной жизни Мильке был скуп на чувства, и эти манеры усвоили остальные. Целоваться в семье не любили. С юных пролетарских лет Мильке усвоил, что это негигиенично.

Вместе с тем министр государственной безопасности был человеком сентиментальным. Вспоминая о годах, проведенных в Москве, он мог и слезу пустить. А мог и поговорить с подчиненными так, что какой-нибудь закаленный генерал и за сердце хватался.

Давно ушли те времена, когда министры в ГДР во всем слушались советских коллег. Эрих Мильке прислушивался только к самому председателю КГБ Юрию Андропову, с его подчиненными он не церемонился. Мильке считал себя не просто министром, а видным деятелем международного коммунистического и рабочего движения.

Посему он чувствовал себя очень уверенно и довольно жестко обращался с главой представительства КГБ в ГДР и особенно с его заместителями: ставил перед ними такие вопросы, которые те заведомо не могли решить, и постоянно звонил:

— Ну что, уже доложил в Москву? Какая реакция?

И те вертелись, как на сковородке. Одному только что прибывшему советскому разведчику министр позвонил поздно вечером домой:

— Ты сколько лет работаешь в органах?

Тот ответил:

— Почти тридцать, товарищ министр.

— Еще хочешь поработать?

— Хочу.

— Тогда запиши, что мне нужно, отправь сейчас же телеграмму в Москву и завтра сообщишь мне, что ваши решили.

И повесил трубку.

Мильке со всеми был на «ты» — такова традиция немецкой компартии.

Возможность поговорить с министром представилась только после Нового года, когда Мильке изъявил желание попрощаться с начальником разведывательного отдела представительства КГБ СССР, который, отслужив положенные три года, возвращался в Москву. Мильке пригласил советского полковника и главу представительства к себе на девять утра.

Они пришли за пять минут до назначенного срока, но министр был занят.

— Кто у министра? — спросил руководитель представительства КГБ.

— Генерал-майор Рюммель, — сухо ответил помощник министра, который изо всех сил стремился произвести впечатление невероятно загруженного работой человека.

Чтобы не продолжать разговор, помощник снял трубку телефона спецсвязи и стал листать секретный справочник в поисках нужного номера. Такой справочник был в представительстве КГБ. К списку телефонов прилагалась памятка: «Принципы сохранения секретности и конспирации в телефонных разговорах».