Алиби — надежда, алиби — любовь

В это утро настроение у Надежды было ужасным, и прежней покладистости в мыслях как-то не наблюдалось. И себя было очень жалко. Ну в чем, в чем она-то виновата, что начальнице дочку под бок захотелось пристроить? Еще и взглядом вызверилась, когда увидела ее, опоздавшую, и без того униженно-запыхавшуюся… Ей вот и дела нет, что у Надежды тоже проблемы! И муж дома не ночевал, и придурок какой-то пьяный в квартиру ввалился… А за опоздание она на ней точно сегодня отоспится, как пить дать. На полную катушку. И пусть. Только бы Витя домой вернулся. Только бы все обошлось хорошо. А может, он уже дома?

Влетев в свой кабинет, покрутившись на стуле и слегка отдышавшись, она набрала номер домашнего телефона, замерла с трубкой в руках. В ухо назойливо полезли длинные гудки, безнадежные и равнодушные. Каждый одинаково-монотонный сигнал прошивал растревоженное сердце насквозь, и оно прыгало в отчаянии ожидания, словно в предсмертных конвульсиях билось. А когда совсем уж было собралась положить трубку, чтоб не мучить себя понапрасну, длинный гудок вдруг оборвался Витиным сердитым голосом:

— Да! Слушаю!

— Ой, Витенька… Ты дома… — пролепетала Надежда ласково и виновато. Так виновато, что от самой себя противно стало. Но она тут же прикрикнула на себя изнутри — ишь, чистоплюйка какая! Противно ей от себя, видишь ли. Надо гнездо спасать, а ей противно…

— Ну да. Дома. А что такое? — с вызовом спросил Витя и замолчал, будто ожидая адекватной реакции. Выговора то есть. Или истерики. А может, и скандала даже.

— Да нет, ничего… — овечкой проблеяла Надежда в трубку. — Дома, и слава богу…

— Ну, если тебе так это необходимо, я могу, конечно, объяснить…

— Нет, Витечка, не надо. Что ты? Я тебе и так верю. Раз не пришел, значит, так надо было.

— А чего звонишь тогда?

— Да волнуюсь просто. Мало ли что могло случиться. Ты же даже не предупредил…

— Ну-ну… Давай, начинай, чего ты! — снова с вызовом проговорил Витя. — Да, не предупредил! И что? Давай! Ну? Чего ты все время мямлишь, как клуша?

— Клуша кудахчет, Витя. А я не мямлю. И начинать вовсе ничего не хочу. Ты там позавтракай, в холодильнике сосиски найдешь, и яичницу сделай…

— Нет. Не хочу ничего. Спать лягу.

— На работу не пойдешь?

— У меня отгул. И не звони, не буди меня больше!

Ей показалось, что он с силой шмякнул трубку о рычаг. Хотя с чего бы? Гудки и гудки пошли короткие, и никакого шмяканья в них не слышалось. Надо же, еще и клушей обозвал. Какая она ему клуша? Клуши — это которые дома за спиной мужа сидят да детей растят к обоюдному супружескому удовольствию. Которые могут себе позволить покушать то, чего им хочется и напялить на себя то, что поудобнее. И никаких высоких каблуков им не надобно. И наращенных белых кудрей. Вот счастливые… А она никакая не клуша вовсе. Она худая неприкаянная птица, вьющая свое гнездо. Только зачем его вить, скажите на милость, если даже птенцов высиживать в этом гнезде ей заказано? Не время будто. А когда оно будет, это время? Когда непьющий адекватный муж вдосталь нагуляется?

От грустных мыслей ее отвлекла приветливая бухгалтерша Сонечка. Заглянула, мотнула головой призывно:

— Надюшка! Пойдем чайку пошвыркаем, пока начальницы нет!

— А где она? — удивленно уставилась на нее Надежда. — Я ее только что в коридоре видела. Она меня с опозданием застукала…

— Не знаю. Ей дочка позвонила, она вся позеленела и тут же умчалась куда-то. Верочка, секретарша, говорит, будто с сыном что-то случилось. Теперь это надолго. Сегодня вообще вряд ли появится. Так что можешь линять пораньше, а то видуха у тебя…

— А что видуха?

— Да нет, ничего… Такое чувство, будто похоронила ты кого. Случилось что-то, да? Что-то личное?

— Да ничего у меня не случилось! Все отлично!

— Ага, рассказывай! У тебя вид такой по-бабски загнанный, будто унизили тебя чем. Что, молодой муж загулял?

— Ой, да перестань придумывать! — как можно беспечнее рассмеялась Надежда и даже легонько рукой махнула в сторону бдительной Сонечки. — Ничего подобного, не выспалась просто…

— Да я-то перестану, конечно… А только меня все равно не обманешь, Надь. Я почти в два раза дольше тебя на свете живу. Знаешь, как говорят? Ты, мол, и сам про себя еще ничего не знаешь, а деревня уже все про тебя знает. Я эту мудрость давно уже усвоила. Так что притворяться веселенькой, когда на душе кошки скребут, смысла нет. Смешно и жалко выглядит. Поверь мне. Лучше сразу душу нараспашку да морду слезами всмятку, и к народу, к народу…

— Не хочу, Сонь. — Тихо повернулась к ней Надя. — Отстань, не хочу. И чаю не хочу тоже. Я лучше и в самом деле пораньше сегодня смоюсь.

— Ну, как хочешь. Только не кисни, ладно? Смотреть же на тебя больно. Такая девка умная-красивая…

* * *