Алиби — надежда, алиби — любовь

Она ничего ему не ответила. Лишь тихо просунула ладошку в его руку, почувствовав, как тут же сплелись их пальцы в единый маленький организм, крепкий, горячий, нежный. И слов никаких не надо было, слава богу. Да и по лицу ее все было без слов видно, наверное…

Надо же, а ей и в голову не могло прийти раньше, как это здорово — топать пешком по майским темно-сиреневым сумеркам, просто держась за руки. С Витей они так никогда не ходили. Даже и представить такое себе нельзя — с Витей, и вдруг за руки, да еще и пешком… Не ходили они так и в те даже времена, в те одинаково и романтически для всех протекающие первые дни знакомства, дни радостного друг друга узнавания, когда от каждого взгляда, каждого прикосновения улетает куда-то душа свободной и счастливой, не думающей пока ни о каком гнезде птицей. В те дни, с Витей, одна ее только мысль занимала — женится он потом на ней или нет. Мысль эта, изо всех сил подогреваемая еще и мамиными нетерпеливыми пожеланиями, постепенно переросла потом в навязчивую идею, в стремление, в самоцель. Потому что Витя был тот самый. Которого мама для нее высмотрела методом жениховской отбраковки. Она ж тогда не знала, какое это счастье — идти и идти рука в руке, плыть себе по сиреневым теплым сумеркам. Совершенно бездумно плыть, ни вперед не заглядывая, ни назад не оборачиваясь. И не беспокоиться, как ты в этот момент выглядишь, и какое у тебя лицо — умное или глупое, и какие у тебя волосы — хорошие или тоненькие-плохенькие, и какая у тебя в этот момент фигура-талия. А может, и знала она про это счастье, да забыла, выбросила для удобства из памяти…

Да, это хорошо, наверное, когда человек стремится свить свое собственное гнездо. Эта потребность в каждом заложена, будь то мужчина или женщина — не важно. Чтоб шел рядом с тобой надежный сотоварищ, надежда твоя и опора. И вроде как не задаешься и вопросом, любишь ты его или нет. Любовь — она ж дело десятое и ненадежное, она хлопотна и капризна, и подвести может в самый ответственный момент. А гнездо — это навсегда. Испокон веков так было, что в этом такого плохого? Просто надо убедить себя, что так надо, что у всех так. И действительно ведь многие себя убеждают, и лгут самим себе. Лгут в течение долгих замужних и женатых своих лет. И судьба, казалось бы, с этим враньем мирится, терпит смиренно. А потом вдруг ни с того ни с сего спохватится и сунет в руки чего-нибудь совершенно нелепое, твою дальнейшую жизнь фатально определяющее. Скалку, например. И тут же начинается обратный и необратимый уже отсчет в другое время, в счастливое. Потому что, оказывается, человеку не только гнездо свое нужно, ему еще и счастья да любви целую кучу подавай. Он же не птица, он же человек все-таки…

Так, молча, с глупыми переглядками и блаженными улыбками они дошли до Надеждиного дома. Он не стал ее спрашивать про пресловутую чашечку кофе, и она не стала его в гости зазывать. И правда — глупости какие. Пусть в эти игры играют те, кто друг к другу тщательно присматривается как к приемлемому в своем будущем гнезде сотоварищу. А они наигрались уже. Оба. Правда, было все же одно препятствие, остановившее их у подъездной двери…

В окнах Надиной квартиры на третьем этаже вовсю горел свет. Она остановилась, долго смотрела на желтые квадраты, потом, не выпуская Сашиной руки, решительно открыла дверь подъезда. И так же решительно начала подниматься по лестнице. Саша ни о чем ее не спрашивал, просто шел следом, и все. И она очень благодарна была ему за то, что он ни о чем ее не спрашивает…

Когда-то в ее жизни уже было все это. Давно, еще до Вити. Она тогда влюбилась очень. В художника, жившего в мансарде старого дома на соседней улице. И вот так же, держась за руки, они поднимались и поднимались каждый вечер по своей лестнице, и казалось ей, что лестница эта ведет прямиком на небеса, к счастью, к свободе, к разгорающейся костром любви… А в один из вечеров ее отыскала там мама. Постучала в дверь громко и требовательно, как грозный Командор, вошла решительно, собрала разбросанную впопыхах на полу одежду, молча кинула ей на кровать. Не взглянув даже на объект Надиной любви, а лишь мотнув презрительно головой в его сторону, спросила тихо:

— Это что, ты с ним, что ль, собралась гнездо вить? Совсем с ума сошла? Они ж все пьяницы, эти художники. Одевайся, пошли…

Надя помнит, как она послушно и торопливо напяливала тогда на себя джинсы и рубашку, как спускалась вниз по лестнице, подталкиваемая мамой небрежно в спину, и казалось ей, что счастье уходит из нее с каждой ступенькой, уходит безвозвратно и навсегда…

Она больше никому и никогда не отдаст своего счастья. Она сейчас крепко возьмет его за руку и никому не отдаст. Потому что это только ее счастье. Вернее, ее и Сашино. И пусть будет впереди то, что будет. Кто бы сейчас в квартире ее ни ждал. Витя ли, мама ли — все равно. Не отпуская Сашиной руки, она достала ключи из кармана ветровки, открыла быстро дверь.