Теперь жизнь Дины круто отличалась от той, которую она вела в этом городе целый год. Никто не покупал ей дорогих вещей, не водил в рестораны, не возил отдыхать за город. Эльдар сдержал обещание – Дина совсем никуда не выходила из дома, который Фикретов запирал на ключ. Спать она ложилась в дальней комнате, на жесткий матрац. Кроме того, ей приходилось делать абсолютно всю работу по дому. Эльдар, словно озверев, тщательнейшим образом проверял ее труды и заставлял переделывать, если обнаруживал малейший недостаток. Дина три раза в день готовила свежую пищу, хотя Эльдар никогда не ел ее стряпню, демонстративно вываливая в ведро и заявляя, что «таким дерьмом только свиней кормят». Ей же он предлагал весьма незатейливый обед, каждый день одинаковый – купленные в ларьке готовые пельмени сомнительного качества и дешевый чай. Ну, и еще хлеб.
Дина не знала даже, где ее документы, – Эльдар сразу отобрал их и спрятал. Она никому не могла дать знать о себе, и ей оставалось только реветь горькими слезами каждый день и проклинать свою тяжелую долю, а заодно и тот день, когда ей вздумалось украсть эти деньги.
Только один раз ей удалось исхитриться и подать весточку брату. Дина убиралась в комнате, Эльдар находился рядом. Вдруг он, увидев, что у него кончились сигареты, направился в кухню. Но лежавшая там пачка оказалась пуста. Чертыхнувшись, Эльдар стал спускаться по лестнице во двор, к машине. Дина бросилась к телефону и набрала номер мобильника Дмитрия. Однако пока она от волнения с полминуты несла полную чушь, Эльдар успел взять из машины сигареты и уже возвращался в дом. Дина, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, бросила трубку и отскочила от аппарата. Фикретов ничего не заподозрил, но больше таких удачных моментов у Дины не представлялось.
Она даже потеряла счет дням, настолько каждый был похож на предыдущий. Дине мерещились страшные картины собственной смерти от старости в этом доме, одинокая могила где-нибудь в степи, без креста, без имени… Теперь ее любимым занятием стало жалеть себя, потому что ничего другого не было. Она оказалась пленницей в обычном мирном городе, где не было войны, боевиков, террористов и прочих ужасов. Если бы ей раньше сказали что-то подобное, она бы не поверила, что такое возможно.
Дина была трусовата от природы, бежать она не пыталась: боялась, если Эльдар поймает, то ей будет еще хуже. Она покорно сидела в отведенной комнате или тупо делала работу по дому. К Фикретову почти никто не приходил, да если бы и пришел, то ее криков все равно бы не услышал – комната ее находилась далеко и была закрыта очень толстой дверью.
И вот однажды к нему кто-то пришел, причем, как поняла Дина, сразу несколько человек. Она приподняла голову и прислушалась. Ей показалось, что в гостях не только мужчины, но и женщина. Это было что-то новенькое, обычно такого не было. Но Дина не надеялась, что ей это поможет. Кто знает, кто там пришел? Может быть, это друзья Фикретова, которые не станут ее выручать? И она продолжала сидеть на своем матраце и слушать. Неожиданно минут через десять она услышала голос, который, показался ей знакомым. Дина насторожилась. Вот опять – тот же голос… Дина напрягла слух, пытаясь сообразить, вспомнить. И вдруг человек разразился целой тирадой. Дина почувствовала, что у нее затрепетало сердце – настолько до боли знакомые интонации долетели до ее ушей! Так ругаться, так возмущаться мог только один человек – ее старший брат Дмитрий Степанович Городов.
Дина в ту минуту совершенно не думала, откуда он здесь взялся, как нашел ее. С нее моментально слетели апатия и трусость, она вскочила на ноги и, изо всех сил забарабанив в тяжелую дверь, закричала. Она молила бога только об одном – чтобы ее услышали. И когда дверь слетела с петель, освобождая дорогу Дмитрию Степановичу и еще каким-то людям, Дина поняла, что ее муки закончились…
– Да-а-а… – протянул Городов, опустив голову и как бы не желая поднимать глаза на сестру и ее бывшего, как теперь уже все понимали, сожителя. – Подсуропила судьба. И что, много она наворовала?
– На двадцать тысяч, нет… на двадцать пять тысяч! – тут же залопотал Фикретов, вмиг прочувствовав, что, может быть, брат Дины, раз заинтересовался этим делом, то и… вдруг выплатит какую-никакую компенсацию.
Он не знал натуры Дмитрия Степановича.
– Двадцать пять тысяч! Двадцать пять тысяч! – воскликнул Городов и метнул гневный взгляд на сестру. – Такие большие деньги! Ты их растранжирила за два месяца! Да я бы на них год жил!
Лариса усмехнулась, поскольку Городов явно перебарщивал.
– Лучше бы мне отдала, – продолжал сокрушаться Степаныч. – И главное, у меня еще денег просила! Наглеж! Вообще все стебанулись! Все вокруг стебанулись, Лариса Викторовна, вы понимаете? Все в этой жизни стебанулись, все, все! Вы понимаете?
– Двадцать пять тысяч… – вдруг подал голос Фикретов, не терявший надежды.
– Да ну тебя, ты не разоришься, чего раскудахтался! – раздраженно отмахнулся от него Степаныч. – Не будешь рот варежкой раскрывать.
Надежда Эльдара умерла, можно сказать, в зародыше.