— Какого черта вы там надрываетесь? — спросил Крайцлер. — Перед ланчем, верно? Ну и прекрасно. В таком случае у нас еще есть время. Газету сегодняшнюю листали? Видели заметку про человека по имени Вульфф?
— Нет.
— Раз так — прочитайте, пока будете переодеваться.
Я уставился на собственный халат.
— Так, погодите, а с чего вы решили, будто я…
— Они поместили его в Беллвью. Предполагаю, освидетельствовать его придется именно мне. Так или иначе, у нас будет возможность задать ему несколько дополнительных вопросов, с тем чтобы выяснить его причастность к нашим делам. Оттуда — прямо на Малберри-стрит, потом ненадолго заглянем в Институт и как раз успеем к Дэлу на ланч — я бы даже сказал «на голубей», один знаменитый соус Ранхофера чего стоит, с трюфелями он превосходен.
— Но…
— Мы с Сайрусом поедем от меня. Вам придется взять экипаж. Встречаемся в 9:13, прошу без опозданий — вы ведь постараетесь быть вовремя, правда, Мур? С этим делом каждая минута на счету.
Договорив, Крайцлер положил трубку. Я не спеша вернулся в уголок, опять развернул «Таймс» и принялся внимательно ее просматривать. Искомая заметка нашлась на восьмой полосе.
Прошлой ночью Генри Вульфф пьянствовал в гостях у своего соседа Конрада Рудесхаймера, снимавшего комнату в доходном доме. В какой-то момент к ним зашла пятилетняя дочь хозяина; Вульфф как раз отпускал какие-то скабрезные замечания, показавшиеся Руденсхаймеру чересчур резкими для детских ушей. О чем он не преминул сообщить своему собутыльнику, потребовав его вести себя подобающе. В ответ Вульфф достал пистолет и выстрелил девочке в голову, что вызвало моментальную смерть последней. Сам убийца скрылся с места преступления, но спустя несколько часов был задержан бесцельно шатающимся у Ист-Ривер. В который раз за сегодня я отложил газету — меня вдруг поразило неприятное предчувствие. Как бы не вышло так, что случившееся прошлой ночью на вершине моста — всего лишь прелюдия к событиям куда более мрачным и ужасающим.
Назад по коридору я уже мчался так, что едва не сбил с ног любимую бабушку, поставив под угрозу не только здоровье почтенной леди, но и ее безукоризненную серебристую завивку и аккуратное платье в серых и черных тонах. Ее серые глаза (доставшиеся по наследству и мне) вспыхнули.
— Джон! — изумилась она с таким видом, будто в доме, помимо меня, проживает еще десяток мужчин. — Во имя всего святого, кто это звонил?
— Доктор Крайцлер, бабушка — ответил я, стремглав взлетая по лестнице.
— Доктор Крайцлер! — раздраженно вскричала она мне вслед. — Так, дорогой мой! Пожалуй, на сегодня мне уже хватило этого доктора Крайцлера. — И даже за дверью спальни, уже начав переодеваться, я все еще слышал ее громкие нравоучения: — Спроси меня, что я думаю по поводу этого субъекта, и я тебе отвечу, что он ужасный, невыносимый, ненормальный человек! И я более чем уверена, что этот твой Крайцлер такой же доктор, как это чудовище Холмс!
Так она выступала все то время, пока я умывался, брился и чистил зубы «Содозонтом». В этом была вся она, и, несмотря на источаемое ею раздражение, для человека, не способного следить за биением жизни, проморгавшего то, что казалось единственным шансом на обретение семейного счастья, такая судьба выходила все одно лучше, нежели прозябание в одинокой комнатенке многоквартирного дома, под завязку набитого такими же, как и он, бесприютными созданиями.