Алиенора Аквитанская

Генрих, страстно увлеченный своей властью, с утра до ночи занимался делами королевства. «Если только он не сидит в седле или за столом, — пишет Петр Блуаский, — он вообще никогда не садится. Ему случается в один день проделать путь верхом длиной в четыре или пять обыкновенных дневных перегонов». Чем дальше, тем меньше он будет способен усидеть на месте; даже в церкви, во время службы, Генрих не мог удержаться от того, чтобы время от времени не встать и не начать энергично ходить из угла в угол. Он оставался в неподвижности только пока спал, а спал он мало. И снова прислушаемся к словам Петра Блуаского: «Пока другие короли отдыхают в своих дворцах, он может застать врага врасплох, и сбить его с толку, и сам все проверить». В самом деле, во всех походах, которые провел Генрих за эти три года, он умел, двигаясь днем и ночью, внезапно оказываться перед плохо укрепленным замком или неожиданно отрезать путь противнику, когда тот думал, будто его войско еще далеко, заставляя врага утратить боевой дух. И в мирное время его система продолжала приносить ему пользу. Он без предупреждения являлся в королевский город, немедленно требовал показать ему записи сбора налогов, которые до тех пор собирали вяло, в неурочные часы вызывал к себе шерифа и лично устраивал строжайшую проверку. При этом он очень заботился о своей популярности и для ее поддержания с бесконечным терпением выслушивал всех тех, кто хотел ему на что-либо пожаловаться. Порой можно было увидеть, как он останавливает коня посреди толпы, чтобы дать возможность приблизиться простым людям. И в такие минуты Генрих умел быть любезным и приветливым.

Несомненно, его пыл и усердие нравились Алиеноре, которая, должно быть, скучала рядом с первым мужем, не менее трудолюбивым, но куда более медлительным и склонным скорее к размышлениям, чем к действию. Далеко было и тому едва ли не патриархальному существованию, которое вели во дворце Сите, и благодушному двору, до методичной организации, которую Генрих, взявший в руки учреждения, заведенные его дедом, Генрихом Боклерком и его нормандскими предками, вводил в Англии. Английские владения, намного более централизованные в те времена, чем французское королевство, получили от норманнов, прирожденных администраторов, структуры и обычаи, которые те вначале испробовали в своих владениях на континенте. Церемония, повторявшаяся дважды в год, на Пасху и в Михайлов день, была символом этой организации, благодаря которой английские короли оказались более «современными» правителями, чем французский король, их сюзерен на континенте. Это были заседания палаты шахматной доски. Так называлось подведение итогов, ради которого толпа мелких чиновников стекалась или в Лондон, или в Винчестер, где находилась королевская казна, чтобы предстать перед своего рода финансовым трибуналом, состоявшим из знатных баронов и высших прелатов, королевских вассалов из различных областей. Вся эта сцена происходила в большом зале, где стоял длинный стол, покрытый черным в клетку сукном и потому напоминавший огромную шахматную доску — отсюда и происходит название этого института. Наиболее высокопоставленные члены трибунала занимали места на верхнем конце стола, в креслах, и поговаривали, будто большинство из них было совершенно не в состоянии понять смысл операций, которые проделывались у них перед глазами; «многие среди тех, кто заседает, смотрят и не видят, слушают и не слышыт», говорили о них, пародируя Священное Писание. Так вот, тем временем у них перед глазами казначей и его писец, с помощью двух шамбелланов и двух рыцарей, на деревянных дощечках отмечали полученные суммы и раскладывали на столе жетоны, составляя таким образом некое подобие таблицы: один и тот же жетон, в зависимости от того, куда его помещали, мог обозначать шиллинг или, на другом конце семи колонок, на которые делилась поверхность стола, десять тысяч фунтов. Таким способом проверяли отчеты шерифов и, как только главные чины королевства, — канцлер, юстициарий, коннетабль и маршал, — заканчивали проверку, деньги ссыпались в сундуки, а целая армия писцов приступала к делу, записывая на пергаментных свитках итоги произведенных подсчетов. Могущество Англии зиждилось на этих скрупулезных бухгалтерских подсчетах, а также на строгом присмотре за крупнейшими баронами, поминутно готовыми выйти из повиновения. Правда, большинство из этих баронов тем легче было держать в руках, чем больше у них было по ту сторону Ла-Манша, в Нормандии, замков и земельных владений, находившихся под неусыпным контролем старой королевы Матильды.