Произошло ли это во исполнение последнего желания Молодого короля? Так ли это или нет, но, как кажется, строгий надзор, под который была помещена Алиенора, после его смерти немного ослабел. Смерть Генриха Младшего глубоко взволновала не только рыцарей, составлявших окружение молодого человека и пользовавшихся его щедростью и великодушием, но и простых людей, из уст в уста передававших рассказ о его назидательной кончине.
Трубадуры оплакивали его, и растроганный сильнее прочих Бертран де Борн, который был его товарищем по оружию, сложил в его честью две прекрасных плача. Владелец замка От-фор, со свойственной ему неукротимостью, он в свое время принял участие в мятеже Генриха Младшего; его обвиняли в том, что тогда он явился злым гением Молодого короля; его биографы рассказывают, что после смерти «jove Rei engles» Бертран, побежденный и раскаявшийся, предстал перед Генрихом Плантагенетом, с которым прежде сражался:
— Господин, мне сегодня всего недостает.
— Почему же? — спросил король.
— Ах, сир! В день, когда умер ваш доблестный сын, молодой король, потерял я ум, рассудок и всякое разумение.
Когда король, — так продолжается рассказ, — услышал, что Бертран говорит о его сыне, сердце его дрогнуло, глаза увлажнились, и он лишился чувств от горя; а когда пришел в себя, то со слезами сказал Бертрану: «Вы не напрасно и не без причины утратили рассудок: он желал вам блага более, чем какому-либо другому существу в мире. А я, из любви к нему, возвращаю вам вашу свободу, ваше имущество и ваш замок, и возвращаю вам мою любовь и мою милость».
Вероятно, эта история ненамного более правдива, чем все прочие истории, из которых обычно состоят биографии трубадуров, написанные в XIII в. на основе самых причудливых данных, но она верно передает скорбь, охватившую после смерти Молодого короля всех и каждого, в том числе и его отца, хотя тот и распоряжался беспощадно старшим сыном в угоду собственным политическим маневрам и сам постоянно провоцировал бунт Генриха Младшего. Петр Блуаский, его канцлер, вскоре после смерти Молодого короля написал Генриху II письмо с утешениями, которое свидетельствует, что король оплакивал старшего сына, «невзирая на королевское достоинство»: «Если благочестие дозволяет оплакивать вашего сына, не менее благочестиво было бы и радоваться, потому что он со всем смирением покаялся в своих грехах… Пусть то, что такой сын, в коем были соединены все дары природы, вышел из вашего чрева, преисполнит вас радостью…»
Через несколько месяцев после смерти сына Алиенора принимала в Солсбери свою дочь Матильду, которой позволено было навестить мать вместе с супругом, Генрихом Львом, герцогом Саксонским; последний был изгнан императором, против которого постоянно бунтовал; его брак со старшей дочерью Плантагенетов, которая была на двадцать семь лет его моложе, направил анжуйскую политику в сторону союза с Вельфами. Генрих и Матильда некоторое время провели в Нормандии, в Аржантане, где у них гостил Бертран де Борн, который даже самым куртуазным образом обратился к Матильде в стихах, чрезмерно пылких на вкус ее супруга. После того, как последний его прогнал, Бертран отомстил ему, осмеяв смертельную скуку при Аржантанском дворе.
В следующем, 1184 г., Алиенора сама навестила дочь, которая родила в Винчестере сына Вильгельма. Кроме того, мы видим, что праздник Пасхи королева проводит в Беркхемпстеде, расположенном к северу от Лондона, одной из самых приятных королевский резиденций, с ее вьющейся вокруг рекой, затененной ивами и питающей окружающие замок рвы. Имя Алиеноры в тот год чаще прежнего мелькает в королевских счетах, и, чего уже очень давно не случалось, Генрих дарит ей великолепное алое платье, подбитое беличьим мехом, и раззолоченное седло с меховой отделкой. Наконец, он объявляет о своем намерении собрать всю королевскую семью в день святого Андрея, 30 ноября 1184 г., в Вестминстерском дворце. Месяцем позже рождественские праздники снова соединили семью в Виндзоре. По этому случаю, обозначившему «нечто вроде публичного примирения» с семьей, Алиенора сделает подарок аббатству Фонтевро: сто фунтов ренты с переданной в вечное владение землей в Пуатье и виноградником в Бено-не (Приморская Шаранта); отныне монахини должны были получать половину этого дохода, то есть тысячу су, каждый год зимой, на святого Мартина, в самом Пуатье, а вторую половину — в Марсили, неподалеку от Бенона. Год спустя Генрих Плантагенет официально подтвердит этот дар, пожалованный его супругой.