Алина

– Подругам тоже не расскажешь, зачем? Они только рады будут, что у меня хоть что-то в жизни не так. Алине нельзя, она маленькая еще. Верит в любовь, замуж мечтает выйти. Я, говорит, хочу, чтобы у меня все было как у тебя. Смешная такая…

Некоторое время она сидела в задумчивости. Я смотрел на нее, ошарашенный, и молчал. Когда она снова подняла лицо, я удивился, что глаза ее почти не изменились и были все такими же мягкими, медлительными.

– Я очень уважаю мужчин, которые способны отпустить женщину, когда все закончилось.

Она сделала паузу и посмотрела на меня со значением. Что я должен был сказать?

– Не мучить ее, не удерживать. Не шантажировать детьми. По-моему, в этом есть настоящая сила. Быть великодушным и означает быть сильным, как вы думаете?

Я только кашлянул в ответ и пожал плечами.

– Только этого, к сожалению, не узнаешь, пока не поживешь с мужчиной и не захочешь от него уйти… Вот вы такой, – глаза ее засияли, обдав меня лучистым улыбчивым взглядом, полным одобрения, восхищения и, не знаю, чего еще; мне даже стало неловко.

– Да ну что вы…

– Вы смогли отпустить жену, когда она попросила об этом. Вы великодушный.

– Просто у нас другая ситуация…

– Да, да! – с чувством сказала она, пропуская мимо мои попытки возразить. – Вы великодушный. Вы благородный. Вы настоящий мужчина…

Я не знал, что и сказать. Любой на моем месте испытывал бы гордость, и я не был исключением, так приятно было слышать эти слова от женщины, знавшей толк в отношениях и в жизни, но в ту же минуту меня как стрелой сразило другое чувство, куда менее приятное. Я ощутил, что и в этих ее словах, и во всем нашем разговоре начинает появляться что-то нехорошее, предательское. Слишком близкое у нас с ней выходило знакомство, слишком личные тайны она открывала мне сейчас, слишком горячо смотрела на меня, и от этого я чувствовал себя так, как будто предаю Алину.

Мы оба давно выпили кофе, и я воспользовался этим, чтобы перевести дух и пойти заказать нам еще по чашке. Разговор наш произвел на меня неожиданное впечатление, и я никак не мог собраться с мыслями. Странно, думал я, стоя у бара, я должен бы радоваться, что мы беседуем так откровенно, разве не за этим я ехал? – но я не был рад, на сердце у меня было тяжело, как будто груз, который она несла на себе, свалился и на меня. Я был поражен тем, что услышал о ней и об их семейной жизни с Мишаней. В том, что все это было правдой, я не сомневался, ведь я успел уже неплохо узнать его, и мне, конечно, было жаль эту маленькую женщину с мягкими глазами.

Бородатый парень с каталонской неторопливостью варил нам кофе, одновременно болтая о чем-то с теми, кто стоял у бара. Краем глаза я посмотрел на наш столик в углу. Она сидела, глядя в окно и прижав к губам руки. Теперь я понимал ее всегдашнюю отстраненность, ее нежелание говорить с ним, даже смотреть на него. Бедная, что же ей оставалось делать после таких ночей.

– Почему же вы не уйдете? – спросил я, ставя на стол чашки.

Она отпила глоток и посмотрела на меня:

– Как ваша жена?

– Ну, хотя бы.

– А вы знаете, я ей восхищаюсь. Не всякая женщина решится на такое. В юности – запросто. А сейчас…

– А что сейчас?

Она пожала плечами, как будто сомневалась, откровенничать ли со мной и дальше. Я продолжил:

– В юности делаешь ошибку за ошибкой, потому что жизни не знаешь. А к сорока годам как-никак умнеешь. В людях начинаешь разбираться. Да и в себе тоже.

– Я согласна с вами, но тут другое…

– Что? – теперь я не хотел отстать от нее.

– Понимаете, когда у тебя дети, мама… Ты не можешь не думать о них. А с другой стороны, – она вдруг вся развернулась ко мне и заговорила быстро, горячо, словно решилась все-таки сказать мне то, что занимало ее мысли, – с другой стороны, ты понимаешь, что это твой последний шанс. Сейчас еще можно все поменять, можно начать жить по-другому, так, как ты мечтала. Потом такого шанса у тебя не будет. И вообще, у тебя нет никакого «потом», ведь тебе уже сорок! Оставить все как есть – значит оставить это навсегда, до конца жизни. Ничего другого уже не будет. Все будет так же, и это еще в лучшем случае. А скорее всего, станет еще хуже, понимаете?

Я кивнул.

– У вас, мужчин, это не так. Вот вы правильно сейчас сказали, вы к сорока только умнеете, людьми становитесь. Успокаиваетесь как-то… Начинаете понимать, чего хотите от женщины, от жизни. Но для женщины сорок лет – это… как вам объяснить? Это паника, это… кошмар! Это конец жизни. Я понимаю, почему ваша жена неделю в черном ходила. Даже если у тебя все есть – муж, дети, все равно… Ты все время живешь в напряжении, потому что каждую секунду решается твоя судьба, и каждую секунду ты думаешь – успею или не успею? Решусь на что-то или уж оставлю все как есть? Ведь еще можно успеть, еще можно что-то сделать…

Она вздохнула и опустила глаза. Потом взмахнула на меня ресницами и произнесла:

– А ваша жена не такая. Она молодец. Не побоялась. Влюбилась и пошла до конца. Я бы тоже так хотела.