Алина, или Частная хроника 1836 года (СИ)

В дневнике Алины за этот день нет еще одной записи. Между тем, в конце вечера в зал вошла, вся в белом, отороченном горностаем, чернокудрая графиня Жюли. Весь вечер Алина и Жюли, не обмолвясь ни словом, наблюдали друг друга.

— Приезжайте завтра ко мне, к четырем, — шепнула графиня Алине при разъезде так тихо, что та уставилась на нее изумленно.

Влажные черные глаза Жюли победоносно рассмеялись в ответ.

Заметы на полях:

«Теперь уже почти несомненен тот факт, что не д'Антес был игрушкой в руках де Геккерна, а наоборот, молодой барон диктовал покровителю свою волю. Вероятно, именно 17 октября на рауте у баварского посланника и состоялось решительное объяснение де Геккерна от имени его «сына» с Наталией Николаевной». (З. Д. Захаржевский, «Последний год Пушкина»).

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Вестибюль был темен и гулок, стены его показались Алине совсем голыми. Она взошла вслед за лакеем по широкой, но какой-то неуютной лестнице на второй этаж и очутилась под громадным снопом из бронзы и матового стекла.

Впрочем, Алина не успела вглядеться в люстру: широкие стеклянные двери раскрылись пред ней. Оттуда, из совершеннейшей тьмы, ударил запах цветов и влажной земли.

«Вот новость! Вместо гостиной иль залы — сразу же зимний сад… Кажется, интересное начинается…» — подумала Алина и устремилась за невозмутимым лакеем. Тот нес фонарьс одной сальной свечкой. Ее мигающий свет вырывал из темноты то широкие глянцево блестевшие овалы, то волосатые и почти бесцветные, похожие на снасти веревки. Где-то журчала вода. Алине казалось, что она в ином, загадочном мире.

Наконец, безмолвный ее провожатый точно стену рассек впереди. Внезапный свет ударил Алине в глаза.

Ее обняли и тотчас поцеловали.

— Ради бога, простите, моя дорогая, что я заставила вас блуждать по моим катакомбам! У меня ведь еще ремонт. А впрочем, дом и впрямь, наверное, сумасшедший…

Самойлова была в дымчатом казакине. Из-под него блестели зеленые атласные шаровары; тюрбан из полосатой желто-красной тафты почти совсем скрывал ее черные кудри.

— Вот так, совсем по-домашнему, — улыбнулась Самойлова, чуть отстраняясь и как бы давая Алине получше разглядеть ее наряд, больше похожий на маскарадный.

Затем она усадила Алину на диван, сжимая ее руки в своих и смотря на нее своим вечно смеющимся ласковым взглядом.

Комната показалась Алине довольно странной. Небольшая, но высокая, почти квадратная, она сплошь была обтянута старинными выцветшими шпалерами с крупным и грубым узором из трав и гербов. Подобные им багровые шпалеры Алина видела разве что в Эрмитаже. Могучие кресла и диваны черного дерева с слишком обильной резьбой высились здесь и там. С потолка свешивался фонарь в виде готического собора, унизанный красными и зелеными стеклами. Не хватало лишь рыцарских доспехов в углу.

Зато на столике возле широкой тахты Алина увидела стройный высокий золотисто-синий кувшин с длинным шнуром, кончавшимся пестрой трубкой. Алина смутилась: кальян казался ей принадлежностью скорей мужчины…

— Этот уголок один я отвоевала у Бришки, — сказала Самойлова, ложась на тахту и берясь за кальян. — Он все отделывает мне здесь в античном вкусе, безумец. Но в комнате, где я бываю чаще всего, я хочу, чтобы пахло дремучим средневековьем. Взгляните, вон там — гербы Колонна, а здесь — Висконти. Все же предки…

Алину позабавило такое бахвальство. И так ведь известно всем, что дед Жюли — сам граф Литта. Впрочем, что-то стесняло ее, — только Алина понять не могла, что же именно…

— Среди этаких шпалер пить можно только вино, — тотчас сказала Жюли. — Я не предлагаю кальян вам, — это дело привычки. Но вот вино! У меня есть одно превосходное, еще восемьсот четвертого года…

Они пили черное, приторное вино, — пили совсем немного, но Алине вдруг стало легко и необычайно весело.

— Покажите же дом! — вскричала она.

— Ах, после…

— Тогда погадайте еще, Жюли! Для вас не секрет все, что случилось со мной; и все случилось, как предсказали вы!

— Вот новости! Я итак преотлично помню вашу ладонь. А впрочем…

Алина тотчас же протянула руку. Зачем-то сердце ее запрыгало, когда черные локоны Жюли коснулись ее запястья.

— Все верно, — сказала Жюли, подняв, наконец, голову и очень довольная. — Пойдемте, я покажу вам дом!

Они вышли в соседнюю залу, ярко освещенную рядами светильников по стенам. И стены со сценами вакханалии, и светильники в виде корзин с фруктами и цветами, — все дышало римскою древностью. Казалось, массивные низкие двери, сплошь покрытые мозаикою и бронзой, сейчас распахнутся, и в зал войдут вереницы стройных рабов с блюдами разной снеди на головах.