Алёнушка

— Напрасно вы так подробно рассказывали эту греческую басню, ее можно короче прочесть у Гете, — сказал Северин.

— Басню, вы полагаете? Следственно, вам покажутся невероятными и чудеса, которые делал Брюс? Однако ж мой дед собственными глазами видел песчаного человека, и, следственно…

— Пожалуйте расскажите, я что-то слыхивал про это, да не верится…

А вот видите… Должно знать, что дед мой был в денщиках у Петра Великого. "Ну, Филат, — сказал он однажды ему, — поедем-ка к колдуну Брюсу". У моего деда так и затряслись поджилки. Как это, думал он, следственно, его величество едет к колдуну? Приехали к Сухаревой башне, вошли под самый шатер; вдруг показался из другого покоя высокий, бледный, тощий человек и поклонился низко государю. Дед мой так и вздрогнул, как увидел сквозь дверь скелета да разные каббалистические инструменты. Только что государь вошел в комнату, двери захлопнулись, заперлись на ключ. Мой дед, как ни боялся колдуна, подкрался, однако же, на цыпочках к двери, прислушивается… говорят что-то непонятное, следственно, на тарабарском языке. Потом государь Петр Великий громко сказал: "Ну, Брюс, вели-ка своему песчаному сварить мне кофию". — "Сейчас, ваше величество!" — отвечал Брюс. Не прошло минуты, вдруг слышит дед мой, что идет песчаный человек, стучит стопами об пол.

— Здорово, песчаный! Что твоя голова? — спросил государь.

— Болит, государь, точно как будто кто булавку воткнул в темя, — отвечал песчаный человек.

— Славный кофий! Ай да песчаный! — сказал государь и с этими словами встал с места, и, следственно, дед мой отскочил от дверей и ничего уже не слыхал, что происходило потом… Однако ж из этого вы можете видеть, что анекдот известный про Брюса, что он делал из песку людей и оживлял их, втыкая в голову булавку, действительно справедлив…

— О, я верю, что у Брюса был денщик Песчаный, которого, однако же, верно, не он сделал, — сказал Северин.

— Как угодно, так и думайте; но я полагаю, что вы также слышали, что в шатре Сухаревой башни есть комната, в которой волшебные книги Брюсовы залиты свинцом. Это так верно, как я сижу на этом месте, и, следственно, удивительно ли, что Брюс, зная черную магию, делал людей из песку и оживлял их, втыкая магическую булавку в голову.

— Достоверность, конечно, и в этом есть. Но я вам и забыл было рассказать чудное событие с моим шурином; уж этому я, живой человек, свидетель. Прежде всего должно сказать вам, что в южных губерниях отдаются деревни на посессию. Вот шурин мой и взял одну деревню на посессию и сверх того купил заочно в этом же имении лес на вырубку, так дешево купил, что и сказать нельзя. Объехав имение, он порадовался покупке: огромный лес над самым Бугом!

"Ну, ребята, — сказал он, собрав весь мир сельский, — надо приниматься рубить рощу, чтоб успеть к зиме отправить водою в Одессу". — "Как можно, пане? — отвечают ему староста и старики, — да в этом лесу отцы наши сука не срубили, и мы не срубим". — "Как?" — "Да так, лес заповедный". — "Заповедный или незаповедный, а он мой". — "Какой твой, то панский лес". — "Да я купил его у пана". — Купил у пана грабе,[8] да не купил у Каменного пана". — "У какого Каменного пана?" — "А что, люди говорят, стоит на высоком холме модла его пиреная[9]". — "Что за модла пиреная?" — "Да, примером сказать, чортов болван, красный; отцы наши носили ему десятину волею, а мы неволею носим со скота, с дворовой птицы, с посева, с печеного хлеба, масла, молока, словом единым, со всего; продашь ли что в городе, со всего неси долю десятую, а не понесешь десятую, весь хлеб погорит, весь скот опаршивеет, у всей птицы типун на языке сядет, вместо молока у коров сукровица, куры начнут кричать петухом, а уж то не добро, пане".

Шурин захохотал, услышав про эти чудеса. "Ну, — сказал он, — с этого дня не будем платить болвану десятины". — "Бог ведает, боярин, — отвечает ему, — лучше бы ты оставил добром чортов лес да послал от себя в дар модле пиреной пары две коров из стада; уж были у нас такие два ксендза, что стращали выжить Каменного пана с холма, да не рады были жизни своей". — "А что же сделалось с ними?" — спросил шурин. "И сказать не можно". — "Говорите!" — "Не можно, никак не можно, пане!"

"Плутовство!" — думал шурин мой. И на другой же день приказал он отправиться всей деревне с топорами рубить рощу.

Ввечеру староста со всем сельским миром пришел к нему, все охают.

— Измаялись, боярин, топоры притупились, переломались, а дерева не срубили: железо, да и только! а сами руки не поворошим, словно кто кости перебил…

"Мошенничество!" — думал недоверчивый мой шурин. — Завтра сам я еду, будете при мне рубить!

— Как изволишь, ни сил, ни мочи, ни топоров нет, — отвечают ему.

В самом деле, у всех топоров до одного лезвие, как обух, тупо.