Алёшенька (детективная повесть)

Заговорщики побежали по лестнице на второй этаж, подошли к дверям. Алёшенька огляделся, камер нигде не было. Он вытащил из кармана канцелярскую скрепку, скрутил её винтом и всунул в дверной замок. Через полминуты хитрых манипуляций дверь отворилась, и полицейские проникли внутрь. Алёшенька заходил по комнатам.

— А скажи-ка, Паша, если бы тебе надо было убить человека радиоактивным изотопом, куда бы ты его засунул? Так, чтобы это надо было сделать быстро? Чтобы самому не облучиться?

Мироненко зачесал голову, раздумывая.

— Я бы, Паша, прикинулся электриком, и засунул бы его в розетку. А потому, поищи-ка мне отвертку какую-нибудь. Или нож, если отвертки нету.

Алёшенька отодвинул легкую кровать от стены и вынул вилку торшера.

— Ага! Тем более, что она у нас теперь всего на одной гайке.

— На одном шурупе.

— Да, спасибо. Смотри внимательно, Паша. Потом ты повторишь это с понятыми.

Алёшенька взял кухонный ножик, который товарищ передал ему, завернув инструмент в полотенце, чтобы не оставлять следов, открутил винт и снял крышку.

— Все никак не привыкну, что у вас отпечатков не бывает.

— Смотри, — показывал Алёшенька, — ставили её впопыхах, перевернули с ног на голову. Опытный мастер так не поставит. А вот и следы.

Он показал товарищу пару кровавых мазков на необработанной цементной поверхности.

— Снимешь потом с понятыми. Ну, и наших старых добрых товарищей из радиоактивной безопасности привезешь сюда.

— Фонит?

— А что думаешь, я на кладбище делал?

— Всё жду-не дождусь…

— По дороге расскажу, и еще надо будет Вию сочинить. Не хочу ему пока ничего говорить.

Он поставил обратно на розетку крышку, прикрутив её ровно так, как она и была – кверху ногами. Затем придвинул на место кровать. Паша вернул обратно на кухню ножик. Оба еще походили по комнатам, оценивая красоту и примерную стоимость апартаментов.

— Окна на улицу. Три комнаты. Да, за такое можно и дедушку на тот свет отправить. Только, вот, при чем тут Пётр?

Они по одному, чтобы не привлекать внимание, вышли на улицу. Паша подождал Алёшеньку за углом.

— После того, как я пришел в зоомагазин и купил нового карася, — стал рассказывать Алёшенька, — мне пришла в голову идея. Я вызвал такси и поехал не домой, а на Таировское кладбище…

— Кстати, перебью. Я вычислил, кто спер рыбу.

— Да я знаю, Паша.

— И мы с ним сегодня поцапались в туалете.

Алёшенька остановился, и внимательно посмотрел на своего товарища.

9

Они сидели в парке на скамейке. Было еще прохладно, она куталось в пальто, купленное три дня назад специально для него, чтобы он оценил, чтобы удивился и проснулся от этой спячки, в которой пребывал последние месяцы. И даже заняла деньги для того у своего поклонника. Но Пётр, казалось, даже не замечал всего этого: ни её обновки, ни макияжа, который она полтора часа накладывала, ни этих бабушкиных серег с натуральными александритами, которые она выпросила у матери. Мимо проходила стайка детей, и потому она замолчала.

— Делай, как считаешь нужным, — сказал он. — Но я не хочу принимать в этом никакого участия.

— Понимаю. Я делаю это для нас…

— Ты делаешь это для себя, — перебил он.

— И тогда у нас, наконец, будет своя квартира, где мы можем проводить все время вместе, — робко молвила Лиза и виновато улыбнулась.

Она совершенно не знала, что ей делать; казалось, Пётр медленно и неуловимо исчезал из её мира, просачивался сквозь пальцы, как набранная в детстве морская вода в ладошки. Ей хотелось плакать, хотелось упасть на колени перед ним, хотелось обнять его плечи так, чтобы растопить его ледяное сердце, хотелось удержать любимого изо всех последних сил, и чем сильнее она льнула к нему, тем явственнее он её сторонился. Эта мука сводила её с ума. Чтобы задеть его, чтобы раздразнить, чтобы, быть может, заставить ревновать, она рассказала ему о Степане. Ему сорок пять, у него свой электрический бизнес, и он безумно в неё влюблен.

— Ну да, — только и сказал Пётр и улыбнулся.

— Но у нас ничего не было, — вскинулась Лизанька. — Ничего вовсе. Он пригласил меня в ресторан, а потом проводил до дома.

— Хорошо, — проговорил Пётр. Казалось, ему было без разницы, было ли у его девушки со Степаном что-либо, или не было.

Она взяла его ладонь в свою и принялась изучать, как будто – карту острова с несметными сокровищами. Вдруг, повинуясь, неведомо откуда взявшемуся чувству, она вся будто переломилась и принялась жадно целовать его пальцы.

— Перестань, — только и сказал он, и выдернул руку, не в силах поверить, что она все это делает: столько в ней было всегда тщеславия.

А она хотела расплакаться от бутылочных осколков, которые застряли в её груди, от колючей проволоки, которую неведомым образом намотало на её сердце, и которая разрывала теперь насквозь.

— Мне кажется, я скоро умру, — только и сказала она.

— Чепуха, — ответил он, будто отмахнувшись. — Ты еще меня переживешь.

— Я старше тебя на десять лет, — проговорила Лизанька, криво улыбнулась, достала из сумочки пачку сигарет и закурила. «Я сделаю это» — подумала она, — ради нашей любви. И тогда он снова будет моим. Потому, что иначе мне не жить. И какая тогда разница?»