Алёшенька (детективная повесть)

Маша повернулась к старшему оперуполномоченному, и приготовилась самым подробнейшим образом отвечать на все его вопросы.

— Паша, я только на секундочку, мне надо идти на Академика Воробьева. А ты пока «пробей» мне одну персону.

— Записываю.

— А записывать пока и нечего. Знаю только, что зовут её Лизанька. Елизавета, то есть. И работает она преподавателем в институте. А вот – где, черт его знает? Лет, примерно, где-то тридцать пять. Этакая дама с камелиями. Детей нет. Бывшая подруга трупа нашего. И родители у неё педагоги тоже, то есть, уже зацепка: профессия семейная. И фотографии нужны, Маше потом покажем.

— А предмет какой она преподает?

— Неясно пока, вроде, математику. Это из дневника, между прочим, тоже, как будто, вытекает, видишь – Серёга дал почитать. — Алёшенька показал Мироненко сверток, в котором ничего невозможно было разобрать. — Ну, я побег. Следи за карасем.

— Будет сделано.

Алёшенька шел в морг в каком-то странном предвкушении. В душе его тоненько звенели струны всех во вселенной инструментов, и пели разноцветные космические птицы, щекоча белоснежными перышками вытянутые теперь в паутину чувства, которые были настолько обострены, что он видел даже сквозь стены домов, стараясь не задерживать взгляды на моющихся в ваннах голых девушках. Алёшенька смотрел в землю, и видел, будто в первый раз, как в пятиметровой глубине её раскрываются ростками разнообразные семена, чтобы пробить себе путь через асфальт через сотни, ещё, быть может, лет. В такие минуты он любил весь Земной шар, странным, необычным для людской души, чувством. Ему будто даже хотелось петь, хотя он и совершенно не умел этого делать.

«Я скоро увижу её», — думал он в сладком предчувствии. И глупо улыбался редким встречным теперь прохожим. В руке Алёшенька держал коробку с двумя французскими пирожными, купленными по сему случаю.

Дверь одна. Вторая. Он предъявил удостоверение на входе, прошел налево. Направо. Дверь. Странное ощущение все сильнее и сильнее вело его вперед, ровно, как в тот самый день, когда он нашел Галю с кровавым платком у носа. Он медленно прокрался к прозекторской, стараясь не потревожить обитателей её своими совсем негромкими шагами. Еще не видя, что там, он уже знал, свидетелем чего станет. Он остановился, не дойдя до входной, слегка распахнутой теперь двери, и глянул в щелку. Галя сидела на стуле, против нее сидел Виктор Фёдорович Гонюкович. Два стакана чая, нарезанный лимон, конфеты и печенье стояли против них. Вий приложил руку к её щеке, словно поправляя темно русые её волосы, а Галя придержала своей ладошкой, трогая его пальцы уголками губ. И это выражение глаз, которое ни с чем никогда не спутаешь.

Алёшенька дернулся. С той стороны помещения узрели это его движение. Галя вскинулась, и пошла к дверям, а он быстро засеменил прочь.

— Алёшенька! — крикнула она ему в спину.

Он покорно вернулся обратно:

— Я хотел пирожное тебе дать.

— Ну, куда же ты? Иди с нами чай пить.

— Нет, я тороплюсь, Галя, — молвил он, вручил ей коробочку и глупо улыбнулся.

Алёшенька тихо вошел в свой кабинет, и сел на декретный стул.

— Как дела? — Спросил Паша, не отрываясь от своего компьютера, где что-то быстро строчил.

— Хорошо…

Он глянул на Алёшеньку и, оторвавшись буквально на секундочку, вдруг перестал печатать, заметив странный взгляд своего начальника.

— Что случилось?

— Нет, нет, ничего. Ну, что, ты нашел?

— Нашел, Алексей Петрович!

— И я нашел. Кто у тебя?

— Елизавета Карамелькина.

— И у меня Карамелькина. Музыкальная академия.

— Вот, и я не пойму, какая математика у музыкантов?

— Э, Паша, математика – это музыка сфер. Окружностей, кубов, точек, линий, конусов и октаэдров. Одно без другого никак не может.

— И в магазины композиторы тоже ходят, вычитать и умножать всем надо.

— Пойду, добреду до Новосельського. Тут – рядом, десять минут пешком от управления. Меня никто не спрашивал?

— Неа.

— А ты пока все поподробнее узнай насчет этой Лизаньки.

— Точно ничего не случилось? — еще раз переспросил Мироненко.

— Все нормально, — ответил Алёшенька таким голосом, из которого становилось ясным, что все-таки случилось.

Мироненко глянул на его сгорбленную фигуру, вышедшую в двери, и застучал по клавиатуре, как пианист – по клавишам рояля.

Алёшенька сидел в кабинете зав кафедры народных инструментов Национальной Одесской Музыкальной Академии и ждал Елизавету Петровну Карамелькину. Мысли его были преимущественно ни о чем. «Как же так?» — думал он, — «я живу с Дианой, которую не люблю, и она меня, кажется, и не любит тоже. Зато я люблю Галю, а она любит Виктора Фёдоровича. Но Виктор Фёдорович – женат! Как такая чепуха возможна?»

— Здравствуйте, Елизавета Петровна.

В кабинет вошла девушка лет тридцати пяти, укутанная в мрачную библиотекарскую шаль. Тяжелые серьги, малахитовое колье, густой аромат парфюма и обильная косметика делали её похожей на дореволюционную актрису саратовского драматического театра.

— Я – старший оперуполномоченный уголовного розыска, Алексей Инопланетянинов. Расследую обстоятельства убийства вашего друга.

Лизанька дико глянула на Алёшеньку.