— Напиши ему. А ты вообще заметил, как он странно сегодня себя вел?
— Ага.
— Неспроста это, Паша.
Мироненко застрочил в телефон. Пока шли к себе, он вел переписку с осведомителем из военной прокуратуры. Едва отворили двери в кабинет, Павел встал, как вкопанный, так, что Алёшенька даже врезался в него:
— Ну?
— Опа! Фонило и в доме тоже. Правда, несильно, в комнате. Где молодожены жили. Под шифоньером лежал осколок статуэтки. Скульптура кота.
— Вот так поворот!
Алёшенька сидел в квартире у Гали, и ел самый вкусный в Одессе борщ. Сидели не на кухне, а в комнате, и Галя накрыла стол кружевной скатертью и расставила самые лучшие в доме приборы. В огромной белой супнице, которую хозяйка вынимала, наверное, один раз в сто лет, плавала поварешка. Алёшенька, обыкновенно евший в три раза меньше всяких прочих людей, дважды уже просил добавки.
— Я не знаю, как в меня теперь вареники влезут?
— Кушай, кушай, отъедайся.
Себе Галя налила в рюмочку перцовки, вино, которое принес Алёшенька, с борщом пить было некомильфо. Гостю налили двухпроцентного молока, что равнялось по его алкогольной классификации, примерно, портвейну.
— Ну, что там у тебя с радиацией этой?
— А ничего. Дело забрали.
— Да ты что? — всплеснула она руками.
— Угу, военная прокуратура. Он курсант оказался.
— Вот так дела!
— Да они не раскроют, — махнул рукой Алёшенька.
Он отставил тарелку, вздохнул так, словно опять первым преодолел полосу препятствий на всеукраинской спартакиаде сотрудников внутренних дел, куда его больше не заявляли после очередной победы и разразившегося из-за того скандала:
— Вкусно-то как, Галя!
— На здоровье, Алёшенька. Давай, теперь я тебе вареников положу?
— Погоди, дай, я передохну.
— Пойду-ка я на балкон, покурю.
— Я с тобой, чур.
— Но ты же табачный запах на дух не переносишь?
— С тобой – я его совсем не чувствую, — проговорил Алёшенька и сладко улыбнулся.
— А тебя твоя не хватится?
— Кто? Диана? Нет.
— Как у тебя с ней?
— Да так, ругается все время.
— Из-за работы?
— Знаешь, Галя, да я сам не знаю, чего я в полицию пошел? Я людям люблю помогать, понимаешь? Я бы даже забесплатно работал, если бы у меня деньги были.
— А как же ты до этого жил?
— Как, как? Мыкался. Летающую тарелку свою продавал.
Галя засмеялась.
— Продавал, а потом обратно забирал?
— Нет, я ее на куски разрезал, на сувениры распиливал.
— А ученые наши? Чего же они не купили?
— Да им как-то наплевать было. И денег, наверное, не было.
— Ну, она, Алёшенька, такая девушка у тебя видная, фотомодель. Конечно, она хочет ездить на иномарках, носить дорогие наряды, ходить в самые лучшие в городе рестораны…
— А я не хочу в рестораны, мне там тягостно.
— Все девушки этого хотят.
— И ты тоже?
— Я? Нет, я обычная девушка, не особо даже красивая.
— Нет, Галя, ты очень красивая. Ты даже лучше Дианы.
— Да ты что? — Она рассмеялась.
— Да, я не вру!
Они сидели на балконе, на приступке, на старой куртке, которую Галя им постелила. Было еще тепло, хоть солнце и давно уже село в море. Алёшенька вдруг взял Галину руку, поднес к губам, будто разглядывая голубенькие прожилки на пухлой, молочной ладони её, и внезапно поцеловал.
7
Сергей, училищный товарищ Паши, дал Алёшеньке на пару дней дневник погибшего курсанта.
— Да чего там смотреть? Не сегодня-завтра Гёдзь расколется.
— Не расколется.
— Почем знаешь? А кто?
— А это я и иду выяснять.
— Ну, бывай.
Они пожали друг другу руки, Серёга пошел к себе, а Алёшенька – в парк Тараса Шевченко. Он неторопливо шлялся по узким аллеям его, читая блокнот насквозь, через обложку и пластиковый пакет. О таком своем умении он никому никогда не говорил, потому что из этого легко можно было заключить, что он может и людей видеть тоже насквозь, без одежды. Солнце стояло на 10:43. До встречи было еще минут пятнадцать. Часами Алёшенька потому и не пользовался, что мог определять время по небу, что дневному, что ночному, что по солнцу, что по звездам, что даже по тучам, или совсем уж невероятное – по дождю.
Около самого старого дуба в парке на скамейке сидела девушка в ярко-кровавом платье, в черной шляпке, в черных чулках и в атласных туфельках, и бросала взгляды в черных очках по сторонам, выглядывая из-за журнала, как будто была вражеским шпионом. Увидав вдалеке бредущего Алёшеньку, она встала, снова села, отложила журнал и принялась смотреть в противоположную сторону, как будто была с ним совсем незнакома.
— Привет, Маша.
— Здравствуйте.
— Ты так специально оделась, чтобы тебя никто не узнал?
— Ну да.
— Наоборот, еще больше внимания привлекаешь.
Он пожал ей ладошку и сел рядом.
— Спасибо, что пришла. Я теперь не могу тебя официально допрашивать. Но думаю, ты и сама понимаешь, что нам надо поговорить. Я не верю, что твой папа виноват.
— И я не верю, Алексей Петрович. Он невиноват!
— Я знаю. Можешь называть меня «Алёшенькой».
— Хорошо.
— Я думаю, что я найду убийцу, Маша.
— Найдите, пожалуйста, Алёшенька.
— А ты мне должна в этом помочь.
— Обязательно помогу. Спрашивайте.
— В этом деле у нас совсем не случайно оказался японский кот. А потому: откуда он у вас?