— Прожженный карьерист. При обыске нашли у него дневник, куда он мысли всякие писал. Ужасные записки: он себе целый план выстроил на тридцать лет. Перво-наперво жениться на дочери начальника, потом – родить двоих мальчиков, а когда вырастут – жену бросить и уехать в Америку. И жить в свое удовольствие в Майами.
— Занятно. Жене, надеюсь, не говорили?
— Вдове теперь уже. Нет, конечно. О мертвых либо хорошо…
— De mortuis aut bene, aut nihil. Маша хорошая девушка, добрая.
— А ты чего, по-латински умеешь?
— Нет, я совершенно латинского не знаю. Но, видишь, как сала поем, так у меня экстрасенсорные способности проявляются. Могу на другом языке даже говорить. Слушай, Паша, а в доме что-нибудь фонило?
— Не в курсе. Позвонить Сереге?
— А, давай, позвони. Заодно, спроси на денек дневник, я его почитать хочу, может, там какие зацепки будут?
Паша набрал приятеля из военной прокуратуры, но тот не отвечал.
Зазвонил внутренний телефон.
— Вий вызывает. Обоих.
— Пойдем.
— А ты не думала от него забеременеть?
— Что я, дура, что ли? — воскликнула Артуру Диана, — еще какое чудовище родится! Боже упаси!
Они сидели в его мерседесе, и пили купленные в старбаксе на Дерибасовской кофеи.
— А тебе и заботы не будет, его сразу на опыты заберут.
— Да зачем мне?
— Но я думаю, что никто не родится. Это – как если человека с обезьяной скрестить.
— Ну, спасибо.
— Но если бы что-то получилось – это было бы шедеврально! Роды – самые лучшие, в Швейцарии, под наблюдением специалистов. Представь только: ты – первая в мире мать нового биологического существа. И не человека и не инопланетянина.
— А вдруг он меня изнутри покусает, и я умру? Нет, спасибо.
— Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка. А за миллион долларов согласилась бы?
— За миллион – нет. За два – подумала бы, может быть.
Артур допил своё капучино и вынул из портфеля маленький несессер.
— Вот, тебе пробирки. Смотри, пробки плотно притерты, ничего не выльется. Тут для слюны, для мочи, для спермы, шесть штук, на всякий случай. Сперма интересует больше всего.
В кабинете, кроме Гонюковича, сидел и его заместитель, Загоруйко. Виктор Фёдорович встал из-за стола.
— Садитесь, хулиганы.
Оба сели, Алёшенька хотел взобраться на стол, но понял, что при новом начальстве лучше на столах не сидеть. Что можно было позволить себе при Тарасе Тарасовиче, при Вие не поделаешь. Виктор Фёдорович взял со стола рапорт Мироненко и театральным жестом разорвал его на две части, сложил, порвал еще раз, потом еще, и еще. В какой-то момент Алёшенька подумал даже, что сейчас он подбросит обрывки в воздух, как в художественных фильмах, а потом взмахнет платком, как фокусник, и под платком ничего не окажется, и он повернется кругом себя и снова возьмет рапорт со стола, целый и невредимый. Эта мысль показалась ему настолько занятной, что он тихонько рассмеялся. Это совершенно сбило с толку Вия, который ожидал эффекта совсем другого, например, такой реакции, какую демонстрировал оперуполномоченный Мироненко: тот надулся и покраснел.
— Чего смешного?
— Вы, как фокусник, Виктор Фёдорович, — Алёшенька хотел сказать «как клоун», но потом сообразил, что Гонюкович, пожалуй, еще обидится на такое сравнение.
— В каком смысле?
— Ловко вы все это порвали. Как в цирке.
Вий, собиравшийся только что прочитать им целую лекцию, был сбит с толку и совершенно не знал, как реагировать на слова Алёшеньки.
— Пан подполковник, — начал Паша, — Курицын это специально сделал, у них с Инопланетяниновым неприязненные отношения. Ему нельзя находиться в подвале. Категорически.
Мироненко был уверен, что Вий сейчас разорется, но Гонюкович вел себя сегодня подозрительно миролюбиво.
— Перевод Алексея под руководство Курицына был вызван объективными причинами.
— Если он еще раз принесет сало – я его заколдую, — сказал вдруг Алёшенька.
Внезапно сторону Инопланетянинова занял майор Загоруйко:
— Виктор Фёдорович, может, ну его, от греха-то подальше? Если у нас ЧП случится, так они потом скажут – и месяца, ведь, не проработал.
Гонюкович косо посмотрел на зама: «Дескать, и ты – туда же?» Но опять ничего не сказал. Вообще, и Алёшенька и Паша были уверены, что получат сейчас страшный нагоняй от Вия, что он объявит взыскание, или что-то в этом роде, что будет кричать, топать ногами, читать монотонные свои нотации, но ничего подобного не происходило.
Вий подошел к своим розам на подоконнике, и надолго задумался, хоть он и недолюбливал Алёшеньку, а неприятности в первые дни работы, ему и вправду, кажется, были не нужны.
— Короче, вот тебе – новое дело, — молвил он, развернувшись, — Владимиру Владимировичу пока больше не подчиняешься.
Паша и Алёшенька оба глубоко выдохнули. Загоруйко подмигнул им, так, чтобы начальство не видело. Вий взял со стола тоненькую пока папку с надписью «Дело» и передал её старшему оперуполномоченному: — Второй месяц с мертвой точки сдвинуть не могут. Очень на тебя надеюсь, Алексей.
У Мироненко звякнул телефон: — Разрешите идти?
— Оба свободны.
Выходя с Алёшенькой из кабинета, Паша глянул в телефон: «Привет. Чего хотел? Ответить пока не могу».
— Серёга проявился.