Не успел колдун, я его разочаровал в жизни, не скушал крендель, а я скушал, и теперь я – подарок мужчинам и женщинам, старикам и казнокрадам гномам! – зеленый великан скинул маленькие штанишки (В Нижних Мирах танцовщицы щеголяют в подобных по пляжам, продают жареных драконов; штанишки простолюдина позабавили графиню Алису Антоновну!), стоял треногой. – Осчастливлю тебя, длинноногая фея, придам уксусу твоей жизни аромат фиалки!
— Исчадие ада с ворованными словами!
Будь проклята скамейка, на которой ты сидел в корчме! – Наставница фон Карла замахнулась на зеленого монстра чёрным зонтиком (откуда он появился в руке фон Карлы, с Неба упал на парашюте обреченности?) с затейливой серебряной рукояткой с фигуркой чахоточного бородатого старика. – Нет в тебе секрета – крендель скушал волшебный и кичишься своей доступностью – пёс смердящий!
Постыдился бы девицы молодой – ей обхождение нужно, деньги, золото, плезиры, потому что с благородной целью прибыла в наш Мир – девушек обучить куртуазностям, целомудрию, игре на арфе и посадить каждую красавицу у окошка, чтобы свет целомудрия бился о стёкла – так в очах школяра мелькают затейливые солнечные утки.
Лезешь со скучной пошлостью в незримое царство добродетели! – Наставница пшикнула на зеленого орка и взглянула на графиню Алису Антоновну с нежной любовью, преданностью домашней лошадки – порывистой, иногда сердитой, но упорной в своей дружбе – не предаст, потому что не старый институтский друг.
— Вы меня не любите? – силач упал на ягодицы – земля дрогнула, треснула, и между ног монстра вылетел фонтан магмы – так изо рта оратора вылетают золотые зубы. – Все меня любят после кренделя, а вы не желаете – веселенькие, доступные, уже подготовлены для любви – распаренные и белые, будто молодое фиолетовое крепкое!
Я в смятении: побью вас легко, переломаю кости, но толку от кусков мяса никакого – не родит мне кусок мяса наследника, не омоет мои сиволапые малахитовые чресла, не подаст стакан воды перед смертью. – Орк или гоблин – профессор Дарвин ему судья – сокрушался, качал головой, выдергивал из лобка каменный мох.
Фон Карла тянула упирающуюся графиню Алису Антоновну к дороге, колола спицами в растопыренные ягодицы – подгоняла любопытную козочку!
— Потешный он, потому что зеленый и непонятный – зеленое Солнце Пустыни! – графиня Алиса Антоновна озорничала, подпрыгивала мелкой козочкой, но бежала, потому что чувство нужды двигало сильнее, чем желание узнать орка ближе, почувствовать его свинцовые мысли. – О чём он говорил, дуэнья?
Я ничто не поняла, а вы негодовали, в глубочайшей грусти хулили его, опускали очи, стыдились, а он лакейские слова не произносил, заколдованный, очарованный монстр в лягушачьей шкуре.
К чему ваш сарказм, фон Карла, если примитивное существо не способно на подлость, не подложит атомную бомбу в панталоны оперного певца
ХИ-ХИ-С!
О панталонах упомянула – дурно, если девушка морально устойчивая опускается до рассуждений о надувных панталонах – накажите меня, фон Карла, научите уму-разуму!
— Не объясню, что монстр хотел от вас и от меня, робкая вы и стыдливая, целомудренная, а честь ваша, графиня Алиса Антоновна, блистает, от неё даже трупные мухи шарахаются, выпучив рачьи очи! – фон Карла оглянулась, погрозила пустой дороге сухим елочным кулачком, затем размякла, свободная, не ущемленная и при деле – честь графини Алисии защищать – так охранник успокаивается в броневике директора банка. – Верьте мне, не заморачивайте удивительную головку мыслями о дурных зеленых монстрах – ножки ваши запутаются от тяжелых раздумий: не об арфе и плезирных танцах речь, а – о простолюдном вам не надобно, обожжетесь о сельскую молодежь!
«Тятенька, матушка, объясните мне явления Природы, хочу, ералашная, всё знать! – я во младенчестве приставала к родителям, упрашивала, требовала объяснить явления Природы: почему козочки и коровки испражняются, отчего мужики возле корчмы спят, а не в колыбельке; почему танцовщица хохочет с купцами, показывает им подбъюбочное пространство, а купцы удивляются, охают, ахают, баранами взирают, бодаются – замороченные торгаши в бессмысленном желании передать деньги из рук в ручки. – В чем цель вашей жизни: в пьянке, гулянке, склоках – самоё частое, что я вижу и слышу в доме; верила, что наш домик пряничный, что придёт волшебник и сожрёт дом, а вас, матушка и батюшка отправит на скотобойню, на колбасу!
РасскажИте мне о науке и технике – проказливая я, но иногда – когда ворую самогонный сахар – проявляю практическую сметливость».
Матушка на мои просьбы ругалась, била меня утюжком – небольшой утюжок, семейный, реликвия – по головке, называла меня горгульей и рыдала в пьяном угаре послевоенного – война с орками закончилась – времени.
Батюшка мычал, раскачивался на единственной нашей табуретке, часто падал, но с настойчивостью игумена, снова забирался, опять раскачивался и падал – мистическое в повторениях, у меня даже челюсти сводило от восторга; отец на табуретке заменял мне Академию и театр.