Алистер Кроули

Кроули не любил Фриско до землетрясения, жалуясь на «безумное зарабатывание денег» и «безумное стремление к удовольствиям». Его самые счастливые моменты приходились на ночь в китайском квартале. Он возжег курительную свечу в китайском храме, и «Вонг Гонг» прочитал его судьбу. Кроули почувствовал «духовное превосходство» китайцев «над англосаксами» и почувствовал «глубокую близость к их точке зрения».

Китаец не одержим иллюзией, что прибыль и радости жизни действительно ценны. Человек действительно должен быть очень тупым животным, если, достигнув всех своих амбиций, он находит удовлетворение. Восточные люди, от Лао-цзы и Будды до Зороастра и Экклезиаста, до мозга костей чувствуют тщетность земного существования. Это первый постулат его философии[52].

Кроули начал «Орфей — Лирическую легенду», задуманную как демонстрация силы сложной рифмы, чтобы заключить в ней свою развивающуюся мысль о буддизме и церемониальной магии. Чрезмерно амбициозный Орфей оказался громоздким.

Поэт сел на борт «Ниппон Мару», направлявшийся в Гонолулу 3 мая 1901 года. Неделю спустя, устроившись в пристройке к гавайскому отелю на пляже Вайкики, он устроил алтарь. Дважды искупавшись, он был схвачен «потоком искусства» и приступил к Орфею снова[53]. Неожиданно появились миссис Алиса Мэри Роджерс (в девичестве Битон) и ее сын Блейн. Кроули и Мэри влюбились друг в друга и стали спать вместе. Затем их охватила более чистая любовь, вплоть до Иокогамы. Отчасти искренне, а зачастую и весело, эта история отмечена в мелодраматическом произведении Кроули «Алиса: прелюбодеяние», опубликованном в 1903 году.

Был чудесный май. В свободное от общения с Алисой время Кроули сочетал раджа-йогу с астральной проекцией, как учил Беннетт. Он исследовал значение степени младшего адепта. Он размышлял о том, как «ослабить опоры души», чтобы открыть пути творческого вдохновения. Он задавался вопросом, были ли наркотики более эффективными, чем церемониальная магия, спрашивая, какой наркотик подействует? Вспомнив труп кокаинового наркомана в Сан-Франциско, он вздрогнул при этой мысли.

22 мая он признался в любви Мэри. Они лежали и целовались: «Я очень сомневаюсь в качестве моей любви к Алисе — она кажется не совсем сексуальной; я рад только тому, что смотрю на нее». На следующий день он пожаловался, что это дело, казалось, «задумано дьяволом, чтобы отнять максимум времени и сил. Сегодня вечером был страшный бой, четыре часа страстных споров. Мольбы, угрозы, все перепробовали. Вопросы о сыне и т. д. Я, конечно, выиграл, но это было тяжело. Она бы одержала победу, если бы я сдержался. «Неважно, — говорит Асмодей [демон] (которого покорил Бог!)»

Четыре дня спустя он заметил: «Дело продолжается все лучше и лучше. Сегодня вечером я зашел в ее комнату на час. Она была почти обнажена. Сделал эпиграмму моей жизни: «Добродетель — это дьявольское имя для порока!» Но как я люблю Алису!» Он сказал ей, что «женщины всегда делали вид, что не любят секс, но презирали и ненавидели мужчину, который им отказывал. Так устроен мир».

Алиса и Алистер прибыли в Иокогаму 16 июня. Между 15:30 и 16:15 он «трахнул Алису с ее (пассивного) согласия». Алиса заплакала. Он писал, что его сердце было грустно и болезненно, но его «мысли обратились Вверх».

Три дня спустя Кроули покинул отель Maples в Иокогаме и отправился в святые места Камакуры: «Пошел в Дайбуцу и нашел свое прибежище в Будде, Дхарме и Сангхе»: то есть в Просветленном, Законе и Братстве. Он решил, что его «уважение и похоть» к Алисе исчезли: «Она ментально ничто. Но моя любовь остается — прекрасные фрагменты портлендской вазы». Он был обеспокоен, разрываясь между Верхом и Нижним.

Вернувшись в отель, он спросил себя: «Может, мне поехать в Камакура и жить как святой отшельник?» У него заболела голова. Он слишком много ел? Он не хотел, чтобы Алиса уходила. Он прочитал «Конфликт между религией и наукой» Дрейпера и пришел к выводу, что это «нечестная книга. Достаточно откровенно разрушив христианство, он без оснований исключает протестантизм из своих критических замечаний». Кроули думал о том, чтобы снова удалиться в Камакура, но беспокоился, что он может понадобиться Аллану или Оскару Экенштейну для экспедиции на Чогори.

26 июня он отвез Алису в Токио. Они посетили театр и императорский дворец, проведя вечер в чайном доме. Напряжение было невыносимым; расставание было неизбежным. Вернувшись в Иокогаму, он собрал вещи и разобрал свой алтарь. Четыре дня спустя Алиса отплыла навсегда: «Покончила с этой глупостью, — писал он, — через 38 дней после того, как мы поцеловались, все потеряно — или все успокоилось».