Алитет уходит в горы

Лось проснулся рано. Взглянув на спящего Андрея, улыбнулся, и вдруг ему захотелось чем-нибудь позабавить его, да и себя тоже. Жизнь в ревкоме порой протекала довольно однообразно. Мало развлечений. В особенности, думал Лось, для молодого человека, как Андрей. Но в этом отношении он ошибался: Андрей чувствовал себя отлично и настолько увлекался своей работой, что лучшей жизни и не желал.

— Андрюшка! Вставать пора! Цынгу наспишь! — крикнул Лось, уходя в свой кабинет.

Андрей долго потягивался, пока не проснулся совсем. Он быстро оделся и тоже направился в кабинет, где при входе висел на стенке рукомойник. То, что он увидел в кабинете, ему показалось каким-то диким продолжением сна. Спросонок протирая глаза, он, в состоянии крайнего удивления, тихо спросил:

— Никита Сергеевич, что все это значит?

Лось молчал, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Он сидел за письменным столом, покрытым нерпичей шкурой, совершенно неподвижно, не поднимая глаз. В меховой кухлянке, в шлеме, со звездой и ножом «ремингтон» в зубах, он был очень мрачен и даже страшен. Здесь же на столе по одну сторону чернильницы лежал наган, а по другую — маузер в большой деревянной оправе. Лось, продолжая молчать, взял огромное гусиное перо и со всей серьезностью начал что-то писать. Перо заскрипело.

Протерев еще раз глаза, Андрей подумал: «Черт возьми, не рехнулся ли кто из нас?»

— Судить тебя буду по-американски! — сквозь зубы и «ремингтон» проговорил Лось. — Спишь много! — И, уже не в силах сдерживать свой смех, он выхватил изо рта «ремингтон» и заржал так, что борода его тряслась, как полотнище по ветру.

Лось ржал неудержимо, словно застоявшийся жеребец, а Андрей вторил ему звонким голосом. И долго еще ревком оглашался их громким смехом. Наконец они успокоились, и Лось сказал:

— Журнальчик Томсона вспомнил… Вот гады какую пропаганду придумали против нашей власти! — И, подумав, добавил: — Мало мы смеемся, Андрюша. Без смеха жить нельзя — зачахнешь. Подожди, мы еще такую самодеятельность разведем… Москва ахнет… Ну, да ладно. Сегодня хватит, а сейчас дуй на берег, там охотники спускают байдары.

Схватив кусок вяленой оленины, Андрей выбежал из ревкома.

Лось по-настоящему любил Андрея. Не всегда бывает, что люди, прожив длительное время вдвоем в тесной и маленькой каморке, изучив достоинства и недостатки друг друга, рассказав неоднократно один другому свои биографии, сохранили дружбу. Лось и Андрей были настоящими друзьями.

Лось затопил камбуз, разогрел консервы, напился чаю и принялся за работу. Он сел за письменный стол и вдруг почувствовал боль в ногах. Осмотрев ноги, он заметил, что они опухли.

«Не цинга ли вселилась в мои ноги?» — подумал он по-чукотски.

Подойдя к зеркальцу, он тщательно осмотрел десны: они тоже немного припухли.

— Чепуха! — сказал Лось и сел за стол.

Последние дни он мало выходил из ревкома: писал годовой отчет в губревком. Он исписал целую кипу бумаги. Нужно было коснуться всего, обо всем рассказать и, главное, все обосновать. Работа увлекла Лося.

— Черт возьми, кто бы мог подумать, что из меня выйдет такой писатель! — с усмешкой проговорил он, разглядывая исписанные листы.

Жуков не возвратился с охоты и к вечеру.

«Как бы не оторвало лед. Будет тогда плавать по океану», встревожился Лось и вышел посмотреть море.

Стоял полный штиль. Ледовые поля простирались так далеко, что глаз не охватывал их. Море было безопасно. Заметив старика Комо, Лось направился к нему.

Комо сидел на китовом позвонке и покуривал длинную медную трубочку. Это был древний старик. За всю свою долгую жизнь он никогда не болел, но глубокая старость лишила его возможности далеко отлучаться от своей яранги. Лось хорошо его знал и никогда не проходил мимо, не перебросившись какой-нибудь краткой фразой.

— Ну, как жизнь, Комо? — спросил он.

— Хорошо. Все наши охотники там, — показал Комо длинной трубкой в море. — Теперь охота хорошая. Тюлени есть, лахтаки попадаются. Твой юноша тоже там.

— А не опасно так далеко уходить во льды?

— Нет, сейчас не опасно. — Старик посмотрел на чистое небо и добавил: — Пять дней не будет ветра.

— Ну, хорошо, Комо. Пойду работать, — успокоенно сказал Лось.

«Какая может быть работа в избе?!» — подумал Комо, но все же сказал:

— Иди, иди!

Лось сел за стол и стал составлять план проведения первомайского праздника.

«Речь я напишу, выучу ее и махну по-чукотски…»

Он долго писал речь, она никак не получалась. «Кажется, простое дело. Первомайскую речь спросонок я сказал бы перед целой дивизией, а здесь не знаю, с чего и начать…»

Он вышел из-за стола и заходил по комнате.

«Маевка, — думал он, — не знают ведь они, что такое маевка… А борьба с самодержавием? Они знают только одну борьбу: выходят два человека, снимают с себя рубашки и начинают бороться. Как же сказать? Вот задача!»

До глубокой ночи просидел Лось. Много написанных речей он побросал в камбуз и, глядя, как сгорают они, превращаясь в пепел, думал: «Вот и сказать так можно. Наболтаешь, наболтаешь, а следа и не будет — один пепел». И, дергая себя за бороду, снова склонялся над столом.